Юлий Кошаровский●●Мы снова евреи●Глава 6 Рост национальной активности и реакция властей
| ← | Книга: Мы снова евреи Характер материала: Исследование Кошаровский, Юлий |
→ |
| Копирайт: правообладатель запрещает копировать текст без его согласия |
В период между фестивалем и Шестидневной войной сионистская деятельность в СССР постепенно приобретала все более широкие масштабы. Теснее стали связи с израильским посольством, участились встречи с евреями-туристами из-за границы, с израильскими делегациями, приезжавшими на научные конференции, симпозиумы, спортивные состязания, выставки. Разными путями стало приходить больше книг. Большое значение имела работа западных радиостанций. «Железный занавес» несколько приподнялся, и информация о жизни евреев в СССР стала свободнее проникать на Запад, а информация об Израиле и еврейской диаспоре, в свою очередь, — в СССР.
Сплочению евреев и распространению среди них сионистских идей способствовала организация любительских театральных коллективов и ансамблей, выступавших в основном на идише. В конце пятидесятых годов было создано более двадцати групп, в основном в западной части Советского Союза: Вильнюсе, Даугавпилсе, Риге, Ленинграде, Кишиневе, Дербенте и других местах. Выступления таких коллективов в крупных городах неизменно пользовались большим успехом, хотя они не всегда отличались высоким уровнем. Но не качество и не знание языка, которым в то время владело всего около 17 процентов евреев, было главным. Для молодежи, посещавшей концерты вместе с людьми старшего поколения, это было скорее демонстративным актом национальной идентификации, легальным местом встречи со «своими».
В Москве выступления идишских коллективов всегда посещались представителями израильского посольства. Израильтяне также планировали свои поездки по стране таким образом, чтобы попасть на эти представления в других городах, что давало дополнительные возможности для контактов с местными евреями.
В 1959 году довольно пышно отмечалось столетие со дня рождения Шолом-Алейхема. Этому событию посвящались радио- и телевизионные программы, литературные вечера, некоторые его произведения были изданы на языке оригинала, на идише. Центральным событием стал юбилейный вечер в Колонном зале Дома союзов, проходивший под эгидой Союза писателей. На вечере выступал популярный в Советском Союзе американский певец Поль Робсон, с большой любовью говоривший о Шолом-Алейхеме, Соломоне Михоэлсе и их творчестве.
Важное место в еврейской жизни возвращает себе синагога. Она становиться естественным и легальным местом встречи еврейской молодежи. Там же можно встретиться с зарубежными туристами или членами иностранных делегаций, не упускавших случая посетить ее по субботам.
На этом фоне в Москве, Ленинграде, Горьком, Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону, Баку, Риге, Вильнюсе и других городах продолжали функционировать старые и возникали новые группы национально ориентированных евреев. Они встречались для обсуждения событий в Израиле, для изучения еврейской истории и иврита, для распространения знаний, способствовавших пробуждению еврейского национального сознания.
Ленинградская группа Гедалии Печерского и Евсея Дынкина изучала иврит и готовила себя к его преподаванию. В 1957 году члены группы обратились к министру образования Российской Федерации и в Ленинградский горисполком с просьбой разрешить им организовать изучение иврита, идиша, древней и современной еврейской истории и литературы. В ответ власти закрыли еврейскую секцию Ленинградской библиотеки имени Салтыкова Щедрина.
Другая ленинградская группа делала перевод с идиша на русский книги «Восстание в варшавском гетто», распечатывала выдержки из произведений Максима Горького о евреях, получала материалы из израильского посольства и распространяла их.
Важную роль в возрождении сионистской деятельности в Советском Союзе играли бывшие Узники Сиона. Меир Гельфонд заметил в связи с этим: «Национальная сионистская идеология доминировала среди еврейских узников советских лагерей… Во второй половине пятидесятых годов в различных городах из этих людей сформировались группы, объединенные общим прошлым, общей идеологией и общими надеждами на будущее». Согласно Гельфонду, такие группы возникли также и в местах высылки бывших заключенных: в Караганде, Норильске, Омске и Воркуте.
По мере расширения деятельности сионистских групп росла потребность в материалах для изучения иврита. Где бы израильтяне ни появлялись, у них просили словари, учебники грамматики и другие учебные пособия.
Резко увеличилось значение еврейского «самиздата». Изданием и распространением самиздата занималась московская группа Шломо Дольника и Эзры Маргулиса, поддерживавшая связи с подобными группами в Риге, Киеве и других городах. Активно работала в Москве группа Давида Хавкина. Группа Подольских-Бродецкой длительное время поддерживала контакты с израильским посольством, получала там материалы и распространяла их. В еврейском самиздате и преподавании иврита активную роль играл И.Минц (Москва). Бывший израильтянин и советский Узник Сиона Израиль Минц великолепно владел ивритом. Любовь к Израилю и знание языка он умел передать своим ученикам.
Власти были обеспокоены ростом сионистского движения, но им приходилось считаться с давлением со стороны видных участников левых движений на Западе, включая представителей компартий Италии, Франции, Канады.
Меры по подавлению сионистского движения были жесткими, но носили ограниченный характер. В начале 1957 года в Киеве были арестованы и обвинены в сионистской активности, хранении и распространении антисоветских материалов Барух Вайсман, Меир Дразнин, Хирш Ременник и Яков Фридман. Дразнина приговорили к десяти годам заключения, Ременника к восьми, Вайсман и Фридман получили по пять лет. В Риге были арестованы активисты Йосеф Шнайдер и Юрий Коган (слушание израильского радио, клевета на Советский Союз в письмах родственникам в Израиль и тому подобное), в Одессе была арестована Золя Кац, которую после года следствия приговорили к восьми годам заключения (враждебная националистическая пропаганда).
В Москве в апреле 1958 года были арестованы Дора, Шимон и Барух Подольские, Тина Бродецкая и ее отчим Евсей Дробовский, в декабре 1958 года был арестован Давид Хавкин. Подверглись аресту также сионистские активисты в Минске, Душанбе и других городах. Всех их приговорили к различным срокам заключения.
— Когда вас арестовали? — спросил я Хавкина.
— 12 декабря 1958 года.
— Как это произошло?
— Я сделал обширный полуторамесячный тур по стране, а когда вернулся домой, они меня ждали возле квартиры… в пыжиковых шапках. Зашли вместе со мной, предъявили ордер на обыск… Они следили за мной уже давно, еще до фестиваля, но у них не было зацепки. Во всех наших массовых действах они не могли найти ничего криминального… ну, пели мы еврейские песни, танцевали. Молодежи было много, но я запретил отвечать на провокации, вступать в драки. Они арестовали меня не из-за Москвы, а из-за этой поездки. Я работал тогда в Трансдориздате, и у меня было право на билет в оба конца с любым количеством остановок. Я взял такой билет и поехал по Украине, по Кавказу, объездил все города Юга и даже был в Средней Азии.
— Вы хотели познакомиться с еврейскими общинами?
— Понятное дело. По пути обратно я заехал в Ростов и еще в пару городов.
— В ордере было указано, по какому делу обыск?
— Откровенно говоря, я его особенно не читал. Посмотрел — ордер как ордер… Мать лежала с инфарктом, отцу 70 лет, ОНИ в пыжиковых шапках… не до того было.
— Что-нибудь серьезное нашли?
— Какие то монеты, сувениры, израильский календарик. Ничего серьезного. Я был уверен, что все кошерно. Я же знал, что литературу, которая не прошла Главлита, я дома держать не могу, но следователь мне потом объяснил, что календарик — тоже литература… Они бились со мной почти год.
— Обвинение?
— Антисоветская деятельность. У меня кроме календарика была еще магнитофонная запись на английском языке. Я английского не знал и сказал, что вообще не знаю, что там записано.
— Специальных мер на следствии не применяли?
— Нет. Время было уже другое. Угрожать угрожали. Я говорил им, что это мое легитимное право хотеть уехать в Израиль, что Советский Союз меня не интересует, я с ним не борюсь. Они меня арестовали, чтобы других попугать, чтобы разбежались…
— На следствии было тяжело?
— В общем, нет. Я родился и вырос в воровском дворе, поэтому многие элементарные вещи знал, был наслышан, как надо себя с ними вести. Но когда тебя держат в отдельной холодной камере и ты дрожишь от холода и рассматриваешь эти закопченные потолки, а меня взяли в одной рубашке, то удовольствия в этом мало. Декабрь. Через несколько недель меня перевели в более теплую камеру. Там я сидел полгода, но рубашку ни постирать, ни сменить… Наседку ко мне пытались подсаживать, но у них с этим ничего не получилось, я его быстро раскусил… Нелегко им пришлось со мной.
— Сколько вам дали?
— Пять лет общего режима. Но после освобождения в паспорте делается специальная пометка, и с таким паспортом ты не можешь получить прописку в столичных, пограничных и портовых городах. 101-й километр.
— Сиделось тяжело?
— Нет, наоборот, это было самое интересное время в моей жизни. Я познакомился там с очень интересными людьми и дружу с ними до сих пор.
— Там были сионисты?
— Да, там были сионисты и там были просто евреи, которые под нашим общим влиянием тоже стали сионистами.
— Вы держались в «семье»?
— Да, в политических лагерях это естественно. Там, когда приходит этап с пересылки, литовцы уже встречают литовцев, украинцы украинцев, а евреи евреев.
— Вражда между «семьями» была?
— Наоборот. Мы были в довольно хороших отношениях с украинскими националистами, с литовцами. Они ходили на наши праздники, мы ходили на их праздники. У меня лично там были конфликты… Была, например, история, когда попало Боре Подольскому, в общем, ни за что.
— Он сидел вместе с вами?
— Да, и отец его тоже, а мать — в женском лагере… Он в лагере был совершенно худой, как из Освенцима. И именно его они как-то подстерегли и избили. Я от злости просто места себе не находил.
— Там сидел еще кто-нибудь из сионистов?
— Давид Мазур, Тина Бродецкая, Анатолий Рубин… Тина проходила по одному делу с Подольскими… Боре тогда было 17 лет, а ей чуть больше двадцати.
— Сидели от звонка до звонка?
— Нет, мое дело пересмотрели по просьбе матери, она была очень больна. В ходе пересмотра они поменяли мне статью. По новой статье полагалось давать до трех, а я уже отсидел больше, так что после пересмотра меня освободили.
— Вас вызывали на пересмотр дела?
— Нет, только сообщили, что пересмотрели статью и сказали, что по этой статье до войны судили за антисемитизм.
— Вы поселились на 101 километре?
— Нет, я сначала поехал в Одессу. Я думал, что это все-таки еврейский город, там были первые сионисты… но там я недолго пробыл. Я часто приезжал в Москву, жил у друзей, у сестры… Через год я уже почти все время был в Москве. Отец просил за меня, объяснял, что они пожилые люди, им трудно одним, и мне в конце концов дали прописку.
— Вы вернулись к синагоге, пели там снова?
— А как же, после того как я освободился, все по-настоящему и началось. До посадки я был гораздо осторожней. В лагере я познакомился с демократами, диссидентами, которые зарекомендовали себя очень хорошо. У них были налаженные связи с корреспондентами. Это и стало моей крышей от чрезмерных преследований.
Вернувшись в Москву из Одессы в 1965 году, Хавкин собрал группу молодых людей и устраивал с ними регулярные встречи на своей квартире. У него собиралось 20-40 человек.
С лагерными воспоминаниями Хавкина перекликаются воспоминания Баруха Подольского и Тины Бродецкой. Барух и Тина познакомились на фестивале молодежи и студентов, вместе действовали и проходили по одному делу.
« Пребывание в лагере, — вспоминает Подольский, — добавило мне еврейского воспитания. С одной стороны, знакомство с единомышленниками. С другой — конфликты с антисемитами, обвинявшими евреев во всех бедах России… В лагере я впервые заговорил на иврите. Незадолго до освобождения я хотел обсудить с отцом (мы тогда находились в одной зоне), как жить дальше: профессии у меня нет, жить негде. Но разговаривать с отцом о личных делах в присутствии прочих заключенных, в большинстве своем бывших полицаев, мне не хотелось, а уединиться не было возможности. И тогда я заговорил с отцом на иврите».
«Самый страшный период моей жизни, — вспоминает Тина Бродецкая, — это 10 месяцев одиночки на Лубянке… Отчиму они сказали, что если он не признается, что написал антисоветскую статью (он написал о еврейском театре и артистах, которых уничтожил Сталин, о Михоэлсе, и эту статью я передала в западную прессу), то они сгноят его пятилетнего ребёнка и жену. Он признался… 10 месяцев меня допрашивали только по ночам, 10 месяцев не давали спать, 10 месяцев горел свет… одиночка. Единственная отдушина — библиотека на Лубянке: Байрон, Шелли… Я читала, перестукивалась с моим соседом… Когда дали читать дело, я поняла, что все мы вели себя достойно. Нас было шестеро: мой отчим, я, Борис, Дора, Семён (родители Бориса), наш учитель Григорий… Доре и Семёну дали по 7 лет, Боре дали 5 лет, а нам дали меньше. Судья-генерал отверг измену Родине. Нас судил военный трибунал… Тройка туда приезжала. Только тогда я узнала, что моя мама не в тюрьме…
Я не была на блатной работе, и в каптёрке не работала. Копала котлован, работала на лесоповале… кайлила, кирковала, открывала силосные ямы в 40-50-градусный мороз…
Израиль… давал мне силы держаться и жить. Меня освободили в 1961 году… Мы начали во всю заниматься тем, чем мы занимались до посадки, забыв о том, что во второй раз можно получить 10 лет. Мы стали снова добывать литературу, продолжать встречи с работниками посольства…»
Центральное место в расширении еврейского национального движения в тот период играли сионисты Риги: И.Шнайдер, вернувшийся в Ригу после заключения в 1958 году и И.Эгельберг, арестованный в 1959 году и продолжавший активную деятельность после освобождения, Д.Зильберман и Д.Яфит. Позднее к ним присоединились Геся Камайская, Борис и Леа Словины, М.Блюм. Организацией подпольных ульпанов в Риге занимался Д.Занд. В Риге начинал свою сионистскую деятельность И.Брановер. В середине шестидесятых годов была сформирована новая молодежная группа, в которую среди прочих входили Борис Друк, его жена Ривка и ее брат Иосиф Менделевич. Они сняли дачу в пригороде Риги и стали изучать иудаизм и другие еврейские темы в качестве подготовки к будущей эмиграции… распространяли выдержки из приобретенных ими книг, которые распечатывали на совместно приобретенной печатной машинке. Шнайдер поддерживал контакты с группами в Вильнюсе, Ленинграде, Киеве и Москве. Немалую роль в этих контактах играли прочные связи, возникшие между сионистами при совместном пребывании в местах заключения.
Аналогичную сеть создали Узники Сиона Хорол и Гельфонд. Хорол вернулся в 1958 году в Ригу, а Гельфонд получил разрешение прописаться в Москве после того, как в 1959 году женился на москвичке. Подобно Шнайдеру, Хорол и его друзья переводили, адаптировали и размножали материалы, которые затем передавались Гельфонду для распространения в Минске, Киеве, Москве и на Урале.
В Киеве активное участие в сионистской деятельности принимали А.Фельдман, Н.Гутина, Е.Бухина, И.Диамант, А.Геренрот и другие. «Они переводили статьи об Израиле, иудаизме и антисемитизме на русский язык и распространяли их». Киевская группа поддерживали связь с активистами еврейского национального движения в Риге.
В Ленинграде осенью 1966 года сформировалась группа, поставившая себе цель бороться с ассимиляцией и изучать иврит. В этой группе состояли Григорий Вертлиб, Бен-Цион Тувин, Гилель Бутман, Соломон Драйзнер, Арон Шпильберг. Они открыли свой первый ульпан в начале 1967 года в районе лыжных трасс под Ленинградом. К весне 1967 года эта группа выросла до 15 человек.
В Минске важную роль в возрождении сионистского движения играл А.Рубин. Арестованный в 1958 году и осужденный на шесть лет заключения, он после освобождения продолжал сионистскую деятельность. В Грузии начало возрождения сионистского движения связано с деятельностью востоковеда Г.Цицуашвили.
В Свердловске начало сионистскому движению положил Эйтан Финкельштейн. В конце шестидесятых он перебрался в Вильнюс, надеясь, что оттуда будет легче репатриироваться. У Финкельштейна были контакты в Москве и других городах. Он отправлял в Свердловск большое количество самиздатовских материалов и делал это настолько квалифицированно, что местный КГБ не знал о нашем существовании (мой сионизм тоже начинался в Свердловске — Ю. К.) вплоть до приговора по ленинградскому процессу, когда мы вышли с открытым протестом.
Эйтан родился и вырос в Свердловске в традиционной еврейской семье, сохранявшей спокойное и положительное отношение к еврейству. С детских лет он слышал рассказы о том, как грабили, раскулачивали и изводили его родственников. Получив в 1958 году свой первый паспорт, он самостоятельно отправился в Москву, чтобы найти израильское посольство и потребовать там немедленно отправить его в Израиль.
«Я обратился в Моссправку, — рассказывал он мне, — написал им на бумажке: „Посольство Государства Израиль“. Окошко долго не открывалось. Наконец, мне сказали, что Моссправка сведений об иностранных посольствах не дает. Я обратился в другую „справку“ — тот же результат. Тогда я решил: возьму такси, и пусть таксист ломает голову, как меня везти. Таксист с кем-то посоветовался и привез меня на улицу Веснина. Там располагался маленький особнячок, возле которого стоял милиционер. Я попросил таксиста остановиться в стороне, осмотрелся, походил взад-вперед… Входили и выходили какие-то люди, выезжали машины… Я подумал, что внутри тоже стоит какой-нибудь милиционер и „в наглую“ пройти не получиться. Подошел к милиционеру. „Я хочу зайти в посольство“. „А паспорт у тебя есть?“ — спрашивает. Взял паспорт, громко зачитал мои паспортные данные и говорит: „Стой, жди“. Через 10-15 минут подъехал мотоцикл с коляской. Меня привезли в какую-то квартиру. Через час туда пришел гражданский тип и стал задавать вопросы. У меня была заготовлена легенда: разыскиваю родственников. Продолжалось это часа полтора. Потом он исчез и через некоторое время снова вернулся. „Родственников нужно разыскивать через Красный Крест. Вот тебе адрес. По посольствам больше не-хо-ди“. На этом эпизод закончился и, по-моему, без последствий.
В 1960 году я все-таки добился своего. Хрущев любил устраивать международные выставки, и Израиль принимал в них участие. Я стал приезжать на эти выставки и там уже познакомился с посольскими работниками. Потом я с ними встречался довольно часто, а с некоторыми даже подружился.
На выставках я познакомился не только с израильтянами. Может быть, еще важнее было то, что я познакомился там с людьми, думавшими как и я. Это были москвичи, рижане, ленинградцы. Из москвичей главным был, естественно, Давид Хавкин, мы с ним очень подружились. Он уже отсидел за сионизм, пионер из пионеров, человек великий, хотя и непростого характера… Там была Тина Бродецкая, тоже отсидевшая за сионизм, там был Давид Драпкин и другие. Это был первый эшелон еврейского движения уже в новом Советском Союзе. Из рижан я сдружился с Мирьям и Давидом Гарберами, с Рут Александрович…
В Свердловске моим близким товарищем был хорошо тебе известный Володя Акс. Мы учились в одной школе, принадлежали к одному социальному кругу. Нас объединяли две вещи: ненависть к советской власти и сионизм, то есть необходимость уезжать из Союза как можно быстрее. У него был сокурсник Боря Рабинович, который прекрасно понимал, что с фамилией Рабинович в Советском Союзе ему делать нечего. С 1960 года я привозил в Свердловск литературу, самиздат…»
Еврейская самиздатовская активность развивалась вначале под влиянием общедемократического самиздата, бывшего уже в большом ходу в шестидесятые годы. В интеллигентской среде считалось чуть ли не хорошим тоном доставать, читать и передавать другим не прошедшие цензуру литературные произведения и различные самиздатовские материалы. Это было время бурного расцвета самодеятельной песни, время Окуджавы, Кима, Визбора, Городницкого, Высоцкого, Галича с их бунтарским, не признающим официальных канонов духом. Пленки с записями этих авторов распространялись по всей стране и звучали на туристических слетах и из окон студенческих общежитий. В такой атмосфере еврейская молодежь тоже чувствовала себя раскованней, приобщалась к общему самиздату.
На этом фоне еврейские активисты имели все основания полагать, или, по крайней мере, утверждать, что распространение еврейского самиздата не является враждебной по отношению к государству деятельностью, поскольку она не направлена на реформирование советского строя, и ее конечной целью является выезд из страны и репатриация в Израиль.
Взаимоотношения еврейского и общедемократического движений отличались взаимовыручкой и симпатией, тем более что среди общих демократов был весьма высок процент евреев. Эти отношения еще более укрепились после того, как активисты этих движений приобрели совместный положительный опыт в тюремных застенках. Но цели движений были различны. Многие еврейские активисты (и я в их числе — Ю. К.) считали, что нужно разумней и экономней относиться к национальной энергии и не тратить ее в таких пропорциях на, в общем, чужие и небезопасные задачи общего переустройства страны. Нам хватало проблем, которые могли решить только мы сами. Члены израильского посольства также предостерегали еврейских активистов от участия в демократическом движении.
Власти пытались создать хотя бы видимость некоторого восстановления официальной еврейской культуры. В 1961 году разрешается издание в Москве журнала на идиш «Советиш Геймланд», а в 1962 году создаётся столичный еврейский театральный ансамбль под руководством Б.Шварцера (ныне еврейский театр «Шалом»). В 1963 году вышел в свет иврит-русский словарь Феликса Шапиро, содержащий качественный грамматический обзор иврита, выполненный Е.Гранде. Тираж небольшой, всего 25 тысяч, но издание советское, то есть словарь можно было держать дома на книжной полке и даже копировать, что ускоряло и расширяло изучения языка.
Одной из форм национальной активности в начале шестидесятых стала борьба за признание героизма солдат-евреев в войне и за возведение монументов на братских могилах жертв нацистского геноцида.
Евреи занимали пятое место по числу героев Советского Союза в абсолютном исчислении, но это нигде не отмечалось. Шесть обладателей золотых звезд обратилась в 1961 году к Двадцать второму съезду партии с просьбой… отдать должное той роли, которую евреи играли в спасении страны.
К двадцатилетию Бабьего Яра Евгений Евтушенко опубликовал свою знаменитую поэму. «Бабий Яр» прозвучал мощным и искренним голосом протеста, его строки рвали плотную паутину антисемитизма, окутавшую советское общественное сознание. Поэма стала знаковой, вокруг нее велось много споров. Через год Шостакович сочинил на стихи Евтушенко Тринадцатую симфонию. Евреи начали борьбу за установку монумента памяти в Бабьем Яру. Через пятнадцать лет, в 1976 году его в конце концов установят. На нем не будет никакого упоминания о массовых расстрелах евреев.
Евреи Вильнюса боролись за возведение монумента и ограды вокруг могилы тысяч расстрелянных евреев в Панарах. Памятник с надписью на идише был установлен после войны, но позднее, в 1952 году разрушен властями. Позднее на этом месте поставили официальный памятник. Жертвы-евреи на нем не упоминались.
Братская могила тридцати восьми тысяч евреев в Румбале под Ригой стала местом встреч. В апреле 1963 года, накануне двадцатилетия восстания в Варшавском гетто, рижские евреи Барон, Гарбер и Блум, принесли на это место доску, выполненную в форме обелиска. Власти разрешили поддерживать это место в чистоте и порядке, и евреи стали приходить туда во все большем числе. Осенью 1963 года, к двадцатилетию уничтожения евреев в Румбале, там собралось 800 человек. Румбала постепенно стала легитимным местом сбора. На годовщину восстания в Варшавском гетто и на годовщину уничтожения евреев в Румбале там собирались тысячи… приезжали не только из Риги, но и из Вильнюса, Ленинграда, Киева, Москвы и других городов. Ни у кого из собиравшихся не возникало сомнения, что эти встречи посвящены борьбе за репатриацию.
Все более популярным и легитимным местом встреч становятся синагоги. Молодежь приносила с собой гитары, аккордеоны, магнитофоны и радиоприемники. Все это играло и пело, а из радиоприемников звучала израильская радиостанция «Коль Цион лагола» («Голос Сиона для диаспоры»).
В демонстрации солидарности выливались гастроли израильских артистов, приезжавших в рамках программы по культурному обмену. Их выступления неизменно проходили в переполненных залах. Наиболее успешными были гастроли израильской певицы Геулы Гиль, давшей три концерта в Москве, три в Риге и по концерту в Вильнюсе и Ленинграде летом 1966 года. Люди ночами стояли в очередях за билетами.
Огромной популярностью пользовались состязания с участием израильских спортсменов. Ни у кого не возникало вопросов, почему у израильтян столько болельщиков.
Возможности для знакомства с израильским киноискусством представляли международные кинофестивали, проходившие в Москве в 1963 и 1965 годах. Тысячи евреев посмотрели фильмы «Кибуц», «Стеклянная клетка», фильмы о процессе Эйхмана и о Холокосте.
Большую возможность для общения с израильтянами представляли две международные выставки в 1966 году — агропромышленная и домашней птицы. Агропромышленная выставка проходила весной в Москве. Израильский павильон стал местом встреч для евреев всего Советского Союза.
Власти не могли предотвратить участие Израиля, но они испытывали крайнее беспокойство от массовой солидарности с ним советских евреев. Была усилена антиизраильская пропаганда, арестовали несколько человек. Давид Хавкин получил 15 суток за, якобы, хулиганство, а Соломон Дольник, один из давних московских активистов, был приговорен к пяти годам заключения. Второй секретарь израильского посольства Давид Гавиш был объявлен персоной non grata.
Выставка домашней птицы проходила в августе того же года в Киеве. Около 100 тысяч человек посетили израильский павильон. Большинство прибыло из Киева и окрестностей, но многие приехали из Москвы, Ленинграда, Свердловска, Средней Азии, Прибалтийских республик. Выставка по продуктам питания и упаковочной технике стала последней, в которой Израиль принял участие. Она состоялась в мае 1967 года, и в день Израиля на ней выступал министр труда Игаль Алон.
Знакомство с достижениями израильской культуры и экономики положительно влияли на пробуждение еврейского национального сознания.
Негативные факты советской действительности воздействовали так же.
В начале и середине шестидесятых годов еврейское национальное движение еще не имело общепризнанных лидеров, организационных структур или форумов для обсуждения насущных вопросов. Это было движение, рожденное обстоятельствами и необходимостью. Оно развивалось без дисциплины и принуждения, его единственным элементом была первичная ячейка. Членами ячейки становились те, кому доставало мужества и способности высказывать свои мысли и устанавливать контакты с другими ячейками, с иностранными туристами, с израильским посольством. Связи между различными группами внутри Советского Союза, изготовление и распространение самиздата, а также создание каналов связи с заграницей привели к постепенной консолидации еврейского движения.
Попытки советских властей подавить национальные устремления не дали желаемого результата. Информация о тяжелом положении и чаяниях евреев просачивалась на Запад, побуждая мировое еврейство к борьбе за освобождение своих собратьев, томящихся за «железным занавесом».
И тут грянула Шестидневная война.
