Старая Умань

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск


Характер материала: Мемуары
Автор:
Шварцман, Шломо
Дата создания: Умань 2005 г., опубл.: 2013 г.. Копирайт: правообладатель запрещает копировать текст без его согласия
Cтарая Умань

Город моего детства

Умань – город маленький. Разумеется, только с географической точки зрения – так, во всяком случае, думаем мы, уманчане.

К преимуществам Умани относятся ее удобное географическое расположение, близость к крупнейшим центрам и, в тоже время, обособленность. Население города растет из года в год, поэтому в Умани постоянно строятся новые жилые массивы, расширяется инфраструктура города. Но как не велико политическое, экономическое и историческое значение этого города, он очень мал – это географический факт. Поэтому понятно, что для тех, кто никогда здесь не бывал или был недолго, Умань ассоциируется, прежде всего, с его историческими местами: дендрологическим парком «Софиевка» и историко-культурным центром «Могила цадика Нахмана».Значение этих мест в истории, политике, экономике, да и в повседневной жизни города и каждого его жителя огромно. О них говорят, пишут книги, снимают фильмы. Они того заслуживают… Но Умань – это не только исторические достопримечательности. Умань стала родным домом для многих поколений людей разных национальностей, в том числе и евреев. Да, как ни мала Умань, в ней были целые еврейские кварталы – десятки уютных улиц и улочек. О них почти никто не знает. Большинству уманчан, живущих в современном городе, как правило, известны лишь их названия, но они ничего им не говорят.

Мне давно хотелось написать эту книгу. Чем дальше прошлое, тем яснее осознаешь, каким даром судьбы было все, что окружало тебя с детства.Мои воспоминания ведут меня в старые еврейские кварталы. И я приглашаю вас, мои читатели, ощутить дыхание далекой старины, вместе со мной совершить прогулку по еврейским улочкам и кварталам, познакомиться с их жителями, которые некогда обитали там.

Наша Умань, ее старинная архитектура – захватывающая интересная книга, многие страницы которой еще не прочитаны. Писалась эта книга представителями разных народов и культур. Если учесть, что на облик города наложили отпечаток вкусы и увлечения современников, модные течения и поиски новых идей, то для историка и искусствоведа исследование городской застройки – задача не из простых.

По определению специалистов (архитекторов и искусствоведов), декоративно–художественный облик старого города – это неоренесcанс. В конце XIX века Умань пережила строительный бум. В городе к тому времени сложился зажиточный слой горожан, которые строили свое жилье и общественные здания – больницы, школы, дома престарелых, приюты для сирот. Дома украшались элементами ордерной архитектуры, лепниной, скульптурой и т.д. Сам декор таил широкие возможности для реализации модных течений и вкусов заказчика. Вот почему в него органично вплелись мотивы еврейского искусства. Поэтому особый интерес представляет наследие, оставленное вековым проживанием здесь евреев. Умань второй половины XIX века – это уже типичное еврейское местечко, настоящий «штетл». В 1884 году при общем количестве населения 24489 человек еврейская община насчитывала – 17651 чел. В Умани тогда было 2582 дома; из них только 20 «каменных», остальные – деревянные. Квартал, где поселились евреи, разместился на юг от исторического центра города, вдоль дороги, ведущей к мосту через речку Уманку. Отличительная его черта – высокая плотность застройки. Здесь, на городской окраине, в основном жила еврейская беднота. Жили по несколько семейств в одном доме, занимая и подвальные этажи. Дома эти были больше похожи на мазанки, группировались очень близко друг около друга и нависали один над другим по крутому склону, не разграничиваясь ни дворами, ни оградами. Узкие кривые улочки сходились к рыночной площади. Центром была хоральная синагога на Верхней еврейской улице (ныне территория завода «Мегомметр»).

Вся эта беспорядочная застройка помещалась на нижней террасе плато, которое круто обрывалось к реке Уманке. Этот квартал так и назывался – Нижний еврейский или Раковка (сейчас ул. Шолом Алейхема).

Еврейское население «Раковки» занималось различными ремеслами: обработка дерева, металла, кож, изготовление обуви и одежды. Активно включились евреи и в коммерческую деятельность, связанную с ярмарками. Еврейский квартал отличался большим количеством маленьких мастерских и лавок. Интенсивность заселения заставляла изыскивать дополнительные возможности для размещения вспомогательных помещений. Так началось использование подземного пространства, которое постепенно охватило значительную территорию плато, возвышающегося над поймой речки Уманки.

Активное использование подземного пространства было обусловлено как соображениями обороны, так и необходимостью эффективного хозяйствования на небольших участках земли. Исследуя подземные сооружения в 60–е годы XX века, представители городских властей обнаружили их в районе площади им. Ленина, Советской, Восточной, Рафаила Чорного и Октябрьской улиц. Стены и своды галерей сооружались из кирпича, их высота достигала трех метров. Заканчивались подземные галереи большими помещениями, напоминающими своей планировкой заезжий двор.

Заезды (заезжие дворы) были характерным элементом застройки местечка. Тут размещались и гостиница, лавка, корчма, жилье, укрытие для экипажей. В Умани уцелело небольшое количество сооружений этого типа. Это бывшие еврейские заезды, принадлежащие семьям Самсонович (ул. Коломенская, 5) и Галкиным (пер.Пугачева).Планировочная структура заездов решалась разнообразно. В заезде, сохранившемся по переулку Пугачева, помещения для лошадей и экипажей размещались в дворовой части постройки. Для заезда, находившегося на ул.Коломенской, 5, характерна симметричная структура планирования: всю среднюю часть длинного сооружения занимал проезд для экипажей (отсюда приезжие попадали в отведенные для них комнаты). Другой еврейский квартал Умани вырос вокруг центра города, между улицами Урицкого и Ленина. Здесь находилась Торговая улица, где проживало исключительно еврейское население Умани. На этой улице жила и моя бабушка, где–то возле городской синагоги. В 1960–х годах я с моим приятелем Валерой Антоновским так и не нашли этот дом: синагога была разрушена во время Второй мировой войны, а на ее месте построен жилой дом, на первом этаже которого теперь разместился магазин «Уманчанка».

В своей памяти бабушка сохранила яркие картины из жизни еврейского квартала, в т.ч. тринадцать магазинчиков с разными товарами, три корчмы, два мясных магазина, скотобойня, три обувные мастерские и швейные. Она всегда помнила, что каждый четверг от дома к дому ездила подвода, собирали дрова для бедных, а в субботу каждому бедному приносили продукты: мясо, белый хлеб; что ел в субботу богатый еврей, то ел и бедный. Когда в детстве меня просили назвать имя любимого поэта, я называл его не задумываясь – Лейб Квитко; и все в недоумении пожимали плечами.

Книгу Лейба Квитко мне подарила моя бабушка со словами: «Он из того самого города Умани, где я жила до войны: возможно, мы были знакомы».

Украинский город Умань бабушка называла старомодным названием Умэн, и с раннего детства я знал все об этом пленительном городе, где женщины элегантны и затянуты в корсеты, где по утрам пьют кофе по–варшавски, заваренный в кипящем молоке, где устраивают семейные музыкальные вечера, обязательно со скрипкой, ездят на конных экипажах в парк «Софиевка», а благотворительный бал – событие городского масштаба. А еще я знал, какой торжественной и праздничной была каждая суббота в патриархальном еврейском Доме, когда собиралась вся семья, и отец читал молитву, слова которой бабушка помнила и через много–много лет.

На рубеже XIX – XX веков Умань стала значительным торговым центром. В 1890 году открыли железную дорогу, которая соединила Умань с другими городами, что значительно оживило развитие местной промышленности и торговли.

Деловая часть города размещалась на центральной Николаевской улице (сейчас ул. Ленина).

Улица была широкая, обсаженная старыми деревьями, с широкими тротуарами из кирпича, с керосиновыми фонарями, с деревянными газетными киосками и сквером, в котором находилось здание городского театра–цирка, – писал один из современников. Возле театра у киоска банка продавались цветы. Весь этот район состоял из магазинов, владельцами которых, в основном, были евреи. Магазины были большие и красивые, во всяком случае, товар в них был не хуже киевского. И это не удивительно, потому что его получали не только из Киева, но и из Варшавы и Одессы. В еврейских магазинах центра города вещи были высококачественные. В магазине Шапиро – тетради, альбомы, канцелярские товары, письменные принадлежности и т.п. Не были в Умани редкостью и дорогостоящие часы, украшения, бриллианты, которыми торговали в двух ювелирных магазинах, принадлежащих семьям Фраерман и Краснянским.

Славился продовольственный магазин Лернера со всякими деликатесами и хорошим вином. Оружие и металлическую посуду продавали у Вернера. Здесь, возле гостиницы «Франция», в кафе–кондитерской, торговали чудесным печеньем и мороженым, которое с успехом конкурировало с изделиями Киева и Петербурга.

Крупные магазины в центре города принадлежали еврейским семьям Файнштейн, Шварцман и Пхор. Это были известные богачи города и меценаты.Файнштейны, например, построили на собственные деньги синагогу и приют для пожилых. Они также всегда и сами торговали вместе со своими приказчиками. В еврейских магазинах можно было торговаться и кое–что выторговывать, даже в центре. Все же дешевле можно было купить в магазинах в районе Старого города (на рынке) почти исключительно еврейских».

C экономическим развитием города связано и начало строительства синагог. В начале ХХ века количество синагог в Умани достигло 19. В одних собирались коммерсанты, в других– сапожники или портные. Каждый еврей искал себе не просто место для молитвы, но и для общения. Синагоги стали центрами религиозной, культурной и общественной жизни еврейской общины Умани.

По субботам многие из тех, кого привыкли видеть изо дня в день или на Старом базаре, или в магазинах на улице Николаевской – уманском Крещатике (сейчас ул.Ленина), или тех, что торговали, или тех, что изготавливали конскую упряжь на Большой Фонтанной или Коммерческом переулке, шли приодетые, степенные, под руку со своими женами, всей семьей к синагогам – на том же Старом базаре, или на Инженерной улице, или в Коммерческом переулке (сейчас ул.Тельмана).

Украшением центральной части города является синагога ремесленников, построенная в конце ХІХ века по ул.Тельмана,19 (автор неизвестен). Синагога расположена в исторической части города, на углу ул.Тельмана и пер.Телефонного. Эта синагога олицетворяет прошлое.

Начало XX века было тревожным временем в Умани. Бабушка, ровесница века, рассказывала о спровоцированных царским правительством погромах 1905 года и о погромах периода гражданской войны 1919 и 1921 годов. Днем идет нормальная мирная жизнь в прекрасном, очень красивом городе, а по ночам погромщики и бандиты врываются в дома, убивают, калечат. Многочисленных жертв удалось избежать только благодаря самоотверженным действиям отряда самообороны, состоящего из жителей квартала. Все близкие и родные бабушки ушли в небытие Холокоста. После войны этот город, безумно любимый и родной, она похоронила в своей памяти и никогда больше туда не возвращалась. В начале 1960–х годов моя семья переехала в Умань. Так я попал в этот город, и первые самые светлые воспоминания моего детства связаны с жизнью нашего еврейского квартала, с улицами Рафаила Черного и Спинозы. В семье говорили на идиш, но религиозных обрядов строго не придерживались. Истово верующей была только бабушка. Она до самой смерти, уже проживая в Киеве, регулярно ходила в синагогу и вносила пожертвования, в том числе от имени внука. Местечковые семьи были многодетны, и в теплые дни улицы оживлялись детворой – босоногой, в заплатанных штанах, но всегда веселой и жизнерадостной. У нас были свои заводилы. Маленькие ребята играли в «чижика», прятки и другие игры. Ходили на ходулях не хуже циркачей. Постарше – играли в волейбол, футбол, учились плавать в речке. Зимой ребята тоже не сидели без дела. В старых пиджаках с чужого плеча, закутанные в отцовские шинели времен Второй мировой войны, мы катались или спускались на санках с крутой горы возле белокаменной синагоги.

Не скажу, чтобы из мальчишек нашего квартала вышли выдающиеся люди, но все выросли порядочными, добрыми и образованными людьми.

Мой отец, почтовый служащий, как и все родители, исключением не был: мечтал вывести сына в люди, дать приличное образование и обеспечить себе спокойную старость. Я получил «приличную» профессию и стал педагогом. Много лет преподавал историю в школах Подмосковья и Хабаровска.

Потом, по возвращении в Умань, я жил уже в другой части города – на Бессарабке. Чтобы вернуться в детство, мне стоило только перейти по мосту через речку Уманку и подняться к Базарной площади, как и когда–то самой оживленной части города, где соседствовали белокаменная церковь и старинная, с трехаршинными каменными стенами синагога. Легкую загадочную ауру того далекого времени я ощущаю, когда бываю в районе между улицами Советской и Восточной. По каким–то особым знакам я узнаю стиль и душу, мудрость и дыхание того, растворившегося в Лете, города. Его невозможно забыть, в нем свои краски, свое очарование, своя тревога и боль.

Как выглядела в те времена улица Восточная ? Крутой спуск вдоль балки. Маленький городок внутри Большого города. Узенькие улочки, тупички, переулочки. Мазаные хатки тесно жались друг к другу. Здесь жили евреи и не евреи, разный мастеровой народ. Тут можно было встретить еврейских кузнецов, стекольщиков, жестянщиков, столяров, сапожников, портных, парикмахеров. Повсюду была слышна еврейская речь, в которую разноцветными нитями вплетались русские и украинские слова. Звучали еврейские шутки и анекдоты. Неподалеку был ручей, день и ночь журчала вода. Балка – любимое место детворы. Мостовая выложена булыжником. Кладка неровная – один булыжник выпирал вверх, другой прятался в землю. Если ударить по булыжнику чем – нибудь железным, высекались, словно молнии, сине – красные искры.

Редкие автомобили, проезжавшие по Восточной, тряслись, словно в лихорадке, подскакивая вверх, будто стремясь оторваться от грешной земли. Что же касается громыхающих подвод – их грохот мог разбудить мертвецов. Зимы тогда были суровые. Много снега, морозы. Детвора мчалась по крутой Восточной – кто на санках, кто на лыжах. Один старинный, двухэтажный, из красного кирпича дом с мансардой и выходящим на главный фасад балконом, опирающимся на столбы, два флигеля в глубине двора с парадным ходом на Восточную, кирпичные, одноэтажные, с подвалом, несколько деревянных, обмазанных глиной хат – это и была Восточная, частные домовладения.

Улицы нашего маленького городка… Что видели они? Что помнят? Во время войны по улицам гнали в гетто евреев, по этим же улицам их вели на расстрел – детей, женщин, стариков. На этих улицах со слезами радости в 1944 году встретили освободителей. Здесь играли свадьбы и провожали в последний путь, мальчишки и девчонки шли в школу и выходили в жизнь…


Мы идем по весенним улицам города. В небесах играют солнечные лучи. Мой приятель Володя рассказывает невероятную историю о том, как его маму, Раю Черномыз, совсем малышку, во время фашистской оккупации спасли от смерти чужие люди. Улица Октябрьская, 31. Здесь находится Уманский краеведческий музей. Тематика музея обширна. При музее создан просветительский центр «Холокост ». Одно из самых страшных событий Второй мировой войны – массовое истребление народа по расовому признаку. За годы оккупации в братских могилах, которые находятся в Сухом Яру и в Собковском лесничестве, было похоронено расстрелянных более 20 тысяч евреев не только из города Умани, но и из других населенных пунктов Уманского района. Эта впечатляющая цифра составляет 80% от общего количества мирных жителей Уманского района, погибшего в период Великой Отечественной войны.

В экспозиционных залах музея представлены и уникальные экспонаты старинного еврейского быта: старинное кресло из цирюльни, деревянные ступки для измельчения мацы и глиняные горшочки, в которых пекли «кейзалых» (бабки). Есть тут и плетенка, на которой солили мясо, необыкновенных размеров весы и почерневшее от времени коромысло. Свидетели технического прогресса тех времен тоже нашли здесь свое место: старенькие примусы, утюги на углях, медные самовары. А с пожелтевших фотографий на нас смотрят чопорные дамы в длинных платьях и седобородые старики. Кажется, стоит лишь отвернуться, и будет хлопотать по хозяйству бабушка, начнет молиться дедушка, и завертится диск на стареньком патефоне, заскрипит, закружится пластинка, и комнату наполнят звуки еврейской песни, такой далекой и родной.

В фондах музея хранятся редкие, прекрасно выполненные реликвии иудаизма конца XIX – начала XX веков, которые вызывают большой интерес не только у верующих, но даже у людей, не придерживающихся религиозного образа жизни. Среди них уникальные предметы иудаики, которые удалось сохранить, несмотря на семьдесят лет государственного атеизма. Это синагогальное серебро, сидуры – молитвенники (самый ранний относится к 1904 году издания) и художественно оформленные благословения дома зажигания субботних свечей, красочно расписанный брачный договор – ктуба, украшенные художественной вышивкой чехлы для Торы и талиты – молитвенные покрывала, фрагменты свитка Торы, написанные на пергаменте, «Свитки Эстер» и традиционный еврейский подарок женщине – художественно оформленный текст «Эшет Хаиль» («Жену добродетельную кто найдет…»). Это заключительный отрывок из притчей царя Соломона, воспевающий идеальную еврейскую жену, на которой держится весь дом. Показанная мне работа была нежна, легка и очень изящна.

Принадлежность к иудаизму очень ярко прослеживается и на каменных надгробиях – мацевах – старого городского еврейского кладбища. Здесь нашли последнее пристанище евреи, внесшие свой вклад в развитие города, мировой культуры, здесь похоронены жертвы погромов, оккупаций и политических репрессий. Эта земля священна для уманских евреев.

Кладбище давно уже закрыто, редко–редко сюда зайдут немногочисленные оставшиеся родственники, а в остальном – тишина и покой, как и должно быть в таком месте.

Кладбище отличается не только большими размерами, но и огромным разнообразием форм надгробных памятников. Оно демонстрирует особенности местной школы изготовления и художественного оформления надгробий (мацев), в декоре которых искусно использовались не только резьба по камню, но и цвет. Множество ценных в художественном отношении надгробий, к сожалению, не сохранилось. Те же надгробные стелы, что уцелели, поражают красотой резного декора.

Старое еврейское кладбище – бесконечный мир камней–мацев. Эти надгробия – носители иудейских культурно–исторических традиций, давно забытый и не возрожденный обычай еврейского народа в диаспоре. Они являются отражением эпохи и мировоззрения, служат ключом для понимания еврейской жизни в черте оседлости.

Архитектоника мацев предельно лаконична, изображения же – настоящие послания из прошлого в будущее. Создавая памятники, мастер многое знал об умершем и запечатлевал это в камне.

Две горящие свечи на мацеве... Перед нами памятник благочестивой женщине, тщательно соблюдавшей ритуалы, возложенные на нее. Сломанное дерево жизни вызывает печаль по безвременно ушедшей добродетельной матери.

Наиболее многочисленны полутораметровые вертикальные надгробия из местного камня–ракушечника в виде дерева с обрубленным стволом и ветвями, символизирующего осиротевших детей.

На памятниках сложных форм – в их горизонтальной части – небольшие прямоугольные и овальные углубления. В них собирается дождевая вода, служа поилкой для птиц, которые поминают души умерших. Под такими надгробиями находили покой молодые девушки. Идеально сохранились эпитафии на иврите на надгробиях в виде прямоугольной плиты или плиты с овальным верхом.

Древние надгробия отличаются большими размерами, разнообразием форм и материалов, неповторимостью эпитафий, более тщательной обработкой камня. Надгробия конца XIX начала XX веков выглядят стандартными и унифицированными, в них редко наблюдается разнообразие композиционных решений. Знающие современный иврит легко читают и понимают эпитафии, проникая в давно забытый еврейский мир

Глубокий смысл культовой символики, чеканная, изящная графика шрифта, оригинальные орнаменты – все вместе представляет образцы народного творчества, завещанные мастерами прошлого. Даже на одном кладбище можно увидеть образцы творчества различных школ камнерезов, представлявших национальную еврейскую культуру в нашем крае.

Время неумолимо, и от большого кладбища осталась только небольшая его часть, усеянная обломками разрушенных памятников и частично сохранившимися старыми могильными камнями.

Благодаря заботе уманчан, а также пожертвованиям проживающих за рубежом выходцев из Умани, кладбище благоустроено, обнесено новой оградой.

Евреи Умани передали национальный стиль не только в формах и назначении предметов, но и в архитектуре жилых домов. В своем декоративном искусстве иудеи широко использовали греческие и византийские орнаменты, барочные и ренессансные гротески, арабо–мавританскую вязь. Все эти декоративные стилистические мотивы объединяет один временной период: девятнадцатый век. Вот почему в ренессансные черты зданий органически вошли выразительные элементы иудейского искусства. Сохранились целые улицы, застроенные такими жилыми домами: Тельмана, Коломенская, Малофонтанная. На этих небольших улицах еще царит атмосфера неторопливой провинциальной жизни, где все знают друг друга с детства. Много таких домов по улицам Садовой, Октябрьской, Советской и Шевченко.

Эти дома – самая старая часть города, и сегодня, по выражению специалистов, составляют фоновую застройку городской среды. Старый город – это и есть та самая Умань, где сохранился дух города.

Известно, что в 1913 году в местечке проживало 50 000 жителей, из которых 35 000 были евреи, что составляло 70% горожан. Такое процентное соотношение евреев в Умани с небольшими отклонениями в обе стороны сохранялось до половины прошлого столетия.

Естественно, что лучшие дома принадлежали иудеям. По свидетельству местных краеведов вся центральная часть Умани, включая главную площадь, сформирована домами зажиточных евреев. О них и пойдет разговор.

В начале XX века был построен Еврейский доходный дом, который принадлежал семьям Каган и Вигдорович. Это большое красивое трехэтажное здание на площади равной 1400 м2 располагается на улице Коломенской, 7. Привлекает в этом замечательном здании его фасад, лицо дома.

Главный фасад, по определению архитекторов, решен в стиле позднего барокко в сочетании с элементами позднего неоренессанса. Как и положено барочным зданиям, декор на фасаде нарастает снизу вверх: простой гладкий цоколь, в котором прорезаны входные двери по оси симметрии, по бокам от них – большие окна. А выше, над центральным входом, две колонны взметнулись на высоту двух этажей и держат широкую ренессансную полуциркулярную арку, которая образует фронтон здания. Вся эта картина сверху увенчана скульптурным изображением двух грифонов и головой льва в центре. Поэтому и создается впечатление, что роскошный фасад здания перегружен декором.

Обследуя улицы старого города, я насчитал более сотни домов, украшенных декоративными панно из стилизованных цветов, розеток, бутонов, шишек, листьев и усиков винограда, вплетенных в несложную геометрическую решетку. Очень характерна в этом отношении улица Октябрьская (бывшая Дворцовая). В сравнении с архитектурным обликом других зданий города, фасады домов тут более пластичны, насыщены декоративными элементами. С нечетной и частично с четной стороны улица по периметру сплошь застроена двухэтажными неоренессансными жилыми домами с арабесками под и над окнами и орнаментальными фризами. В городских кадастровых книгах домовладений, хранящихся в Киевском Государственном областном архиве, сохранились списки бывших владельцев: Пинес, Дорфман, Теплицкий, Лерман, Френкель, Геренштейн, Финкельштейн и др. Это были представители среднего класса: инженер, купец, парикмахер, художник, портной, адвокат, банковский служащий. Кстати, перечень занятий весьма характерен для городского еврейского населения. В декоре домов, наряду с восточными арабесками и орнаментами, встречаются и архитектурные композиции. Об одной надо рассказать особо, поскольку она напрямую связана с еврейской традицией. Речь идет об изображении Ковчега Завета – Святая Святых иудеев. С древнейших времен его рисунки высекались на камне, благодаря чему они и дошли до наших дней. В книге Рут Сэмюэлс «По тропам еврейской истории» есть несколько древних изображений Ковчега Завета, одно из которых высечено в пещере под Бет–Шеаримом почти две тысячи лет тому назад. Изображение символизирующее Ковчег представляет собой нишу с начертанием шкафа для хранения Свитка Торы. Обрамлением служит полукруглая арка с симметрично расположенными спаренными колоннами по бокам. Эта композиция стала своеобразным клише, каноном, которого придерживаются и поныне.

Достаточно сказать, что в фасадах домов по улице Ленина, 14 и 42, она воспроизведена полностью. Архитектурная композиция просто вставлена в фасады зданий как развернутая цитата. Две имитированные колонны на высоте второго этажа держат ренессансную арку, которая образует фронтон здания. Под ней в рисунке двух спаренных прямоугольных окон совершенно отчетливо угадываются дверцы шкафа Арон Кодеш. Трудом и талантом архитектора создан образ большой художественной силы, своеобразная метафора, которая зримо отражает предназначение народа, его историческую судьбу и надежду. Сохранившаяся историческая застройка центральной части города сложилась на рубеже XIX – XX вв., когда в архитектуре Умани доминировал «кирпичный» стиль. В этом городе он оставил более совершенные образцы декоративного оформления фасадов зданий. В архитектуре отдельных домов кирпичный декор удачно дополняют ажурные металлические навесы над входами.

Использование кирпича, естественно, придало новые черты архитектуре районов компактного проживания еврейского населения города. На улицах Малофонтанной и Затонского сохранились единичные образцы застройки местечкового типа, дающие представление о домах евреев Умани. Эти здания имеют двускатные крыши и располагаются к улице соответственно портиком, опирающимся на колонны. С школьных лет меня привлекал дом на углу улиц Шевченко, 2 и Садовой. Эту роскошную виллу в два этажа ныне занимает городская детская поликлиника. Уличные фасады ничем не примечательны, кроме огромных окон в стиле модерн. А вот дворовый фасад – произведение архитектурного искусства. Широкая каменная лестница, раскрывающаяся веером, выводит на большую площадку на уровне первого этажа. На неё выходят широкие стеклянные парадные двери и окна боковых комнат. Терраса служила местом отдыха в теплые летние вечера.Парадные комнаты,большие и светлые, окружают просторный холл с колоннами, которые отражаются в хрустальных стеклах дверей. По рассказам уманчан дом принадлежал доктору. По архивным книгам домовладельцем был врач – хирург Б.Я.Абрамсон. Судя по богатству оформления и местонахож–дению дома, Абрамсон был не просто практикующим врачом, обслуживающим пациентов, а высококлассным специалистом.

Но вернемся к дому, вернее, к лестнице. Такое решение дворовых лестниц, выходящих в сад, встречается часто в домах по ул. Шевченко, 2, Советской, 12, Садовой, 2, Садовой, 3, Садовой, 4 и Октябрьской,1.

В оформлении интерьеров жилых домов часто присутствуют архитектурные мотивы, в которых не всегда угадаешь их еврейское происхождение. Большинству коренных уманчан хорошо был знаком двухэтажный дом на углу улиц Садовой и Гоголя – дом Натана Фишмана, разрушенного в послевоенное время. Сейчас на этом месте сквер имени Черняховского. Существует удивительная история о том, как польский магнат Радзивилл полюбил красавицу–еврейку, которая родила ему сына. Мальчик получил светское образование и богатое наследство. Уманчане часто видели на террасе дома отдыхающего в шезлонге молодого импозантного мужчину, у ног которого лежал дог. Фишман был владельцем нескольких фабрик и лесопильни, а также слыл большим меценатом: помогал в учебе сиротам и детям из бедных еврейских семей.

В этом, некогда одном из красивейших зданий города, долгое время размещался клуб. Там сохранялся «родной» интерьер: парадная деревянная лестница, холл с огромными окнами и выходом на просторную террасу. Вестибюль украшали большие венецианские зеркала, в которых отражался каждый, кто поднимался по лестнице. В этом доме были и подлинные элементы декора, которые принадлежат культуре евреев.

Дело в том, что в прихожей, где начиналась парадная лестница, были установлены по бокам скульптуры дремлющих львов, а ниже вились виноградные лозы, искусно вырезанные из дерева. Вот эти львы и виноградные лозы – словно воспоминание о троне царя Соломона из Агады: «С обеих сторон престола были расположены двадцать четыре виноградные лозы, образующих сень над ними…Тут же полые внутри фигуры двух львов, наполненные благовониями. Благовония начинали сочиться при восхождении Соломона по ступеням трона». Теперь, когда я вижу на порталах старых домов лепные виноградные лозы, вспоминается описание второго Храма, построенного царем Иродом: «У входа в святилище стояла подвязанная на тычинки золотая лоза винограда, и каждый, кто жертвовал в храм золотое изделие в виде листка, ягоды или целой кисти, вешал свой дар на эту лозу».

Не так давно мне пришлось побывать в здании центральной городской библиотеки ( ул. Октябрьская, 1) – знаменитом когда–то отеле «Европа». Этот самый фешенебельный отель на рубеже XIX и XX веков в центре города занимал особое место в жизни еврейской общины. Он принадлежал семье богатого промышленника М.И. Файнштейна. Снаружи – это обычное двухэтажное здание с элементами эклектики, украшенное лепными орнаментами. На центральном фасаде, на уровне первого этажа, длинный балкон с ажурной кованой решеткой, поддерживаемый двумя скульптурами атлантов. В вестибюле дома в конце парадной лестницы каждого входящего встречают широкие стеклянные двери. Они привлекают внимание красотой резного декора: по периметру вырезаны вьющиеся виноградные лозы.

Отдаленные свободные интерпретации ветхозаветных сказаний и прямые цитаты из Агады – тоже часть Уманской архитектуры. Осматривая внутренние помещения здания, я обнаружил на потолке одного из залов «настоящую» сень из пластически выделанных виноградных лоз. Орнаментная решетка над головой напоминала увитый виноградом шалаш, в который переселяются иудеи в праздник Суккот.

Вот так ненавязчиво, но выразительно снова прозвучала в архитектуре еврейская тема.

В последнее время небольшой городок Умань Черкасской области стал местом паломничества для тех, кто хотел бы ненадолго походить по узким каменистым улочкам, полюбоваться неповторимым колоритом архитектуры старых еврейских домов, дотронуться до стен синагог, побывать на могиле цадика Нахмана.

Писатели и журналисты, кинематографисты и ученые, религиозные деятели и туристы из Америки, Франции, Израиля, Германии, Польши, Росси пишут книги и статьи, делают фотоальбомы и снимают фильмы о нашем городе и его жителях. Ведь Умань – единственный город, где до настоящего времени сохранились не только отдельные дома или даже улицы, а целый комплекс жилой застройки конца XVIII – начала XIX веков, впитавший в себя особенные черты еврейской жизни, ее будни и праздники.

Однако время уничтожает старую жизнь дворов, улиц, домов. Особенно это ощущается в нижней части города, где только окна стареньких домиков смотрят вам в самую душу грустными глазами пустоты. Но память не хочет смириться с этим. В своих глубоких тайниках она бережет подробности жизни тех, для кого Умань – уже прошлое.

Я люблю ходить по улицам и переулкам, за последнее время уже изменившимся и все же во многом напоминающим те, из моего детства, где только одна улица – «дибрейте гас» – была мощеная, а остальные весной и осенью утопали в грязи. Но зато летом и зимой тут было для нас, ребятишек, полное раздолье, место для всевозможных игр. О, сколько можно написать об этих годах! Не менее увлекательно, как поведали нам прославленные писатели о своем детстве.

Я хожу по улицам родного города очень часто. То шагаю вокруг пруда, где старые ивы в ненастные дни задумчиво смотрят в потемневшую воду, то стою на левом высоком берегу Каменки и любуюсь панорамой старого города, где все мне такое близкое, родное.

Прогулки в свое детство я часто совершаю вместе с сыном, когда он приезжает меня навестить. Потом мой сын будет ходить по городу уже не со мной, а со своими детьми, показывая им места, связанные с его детством и детством его родных.

Возвращение на Святую Землю

Данные о численности еврейского населения Умани и Уманского уезда находим в официальных материалах первой всероссийской переписи населения Российской империи, которая проходила 28 января 1897 года.

Согласно переписи 1897 года, в Уманском уезде проживало 37641 евреев, из них в городе Умань – 17709. Это составляло соответственно 11,7% от всего населения уезда и 57,0% от населения города Умань. В целом по уезду евреи занимали второе место по численности после украинцев, а по городу Умани евреи составляли подавляющее большинство. Кроме уездного центра евреи проживали, преимущественно, в местечках Тальное, Буки, Торговица и в селах Ладыжинка и Соколивка.

Итак, большинство еврейского населения Уманщины проживало в уездном центре и местечках. Оно составляло общественное сословие – мещане, и занимались они развитием торговли, промышленных отраслей, культуры, образования и т.д. А это значит, что еврейское население Уманщины принимало участие во всех важнейших сферах общественного производства и культуры. Но наиболее распространенным видом их деятельности была торговля, которой занималась почти половина еврейского населения уезда.

Около 30% евреев уезда работали в производственных и перерабатывающих отраслях. Наиболее распространенным было производство продуктов питания, обработка древесины и пошив одежды. Из более чем семи тысяч портных и сапожников в уезде – 4127 были евреями. Фактически монопольно евреи занимались изготовлением лекарственных препаратов (вероятно– фармацевты), производством напитков и бродильных веществ, создавали оптические, механические, хирургические инструменты, часы и игрушки, ювелирные изделия, перерабатывали табак. Три процента евреев уезда занимались извозчим промыслом. Что касается других видов занятости населения, то довольно распространенной была служба в частных домах в качестве учителей и воспитателей. Интересно, что наукой, литературой и искусством занималось более 90 евреев, а представителей других национальностей в этой сфере было лишь 26. Наименьшее количество евреев было среди администрации, в судах, в полиции, вооруженных сил. Шовинистская политика российского царизма не предусматривала участия еврейского населения в управленческих структурах государственного аппарата. На права евреев в государственной или общественной деятельности существовали исключительные ограничения. До 1835 года евреи вообще не имели права находиться на государственной службе. Со временем определенные снисхождения были сделаны для евреев – медиков. В 1882 году было разрешено замещение евреями должностей военных врачей и фельдшеров, но не более пяти процентов от общего медицинского персонала.

В соответствии с земским положением от 12 июня 1890 года предписывалось, что евреи не могут участвовать в земских избирательных собраниях и съездах и не могут быть избранными на земские должности. По новому городскому положению от 11 июня 1892 года евреи вообще не допускались к участию в городских выборах, они не имели права замещать должности в городском общественном самоуправлении. Даже в таких, как Умань, местах массового проживания число евреев, которые могли быть избранными в состав городской Думы или собрания, не могло превышать 10% от общей численности избранных.

Tерриториальные ограничения (существование «черты оседлости»), религиозные притеснения и унижения, а также запреты на выбор профессии и участие в самоуправлении (вторжение в кагальную организацию, а в 1844 году и официальная ее отмена), высокие налоги, огромное, искусственно созданное скопление еврейского населения, частые погромы привели к массовой зарубежной эмиграции евреев в конце XIX – в начале XX века. На 1900 год население Уманского уезда в целом увеличилось на 2011 чел. (в сравнении с данными переписи 1897 года), но во многих населенных пунктах евреев уже не числилось.

И хотя в XIX веке евреи составляли значительную часть населения Уманского уезда, в конце века в городе Умани их осталось около 57%. Однако, царское правительство продолжало уничтожать самобытный уклад жизни евреев, систему образования, язык, самоуправление, их приверженность традициям и общинным авторитетам. На протяжении XIX века царской властью было издано ряд жестоких законодательных актов, которые привели к сокращению еврейского населения края, в т.ч. и Уманщины. В конце XIX века царская политика относительно евреев была достаточно открытой : или ассимиляция, или эмиграция.

Есть два вида эмиграции: внешняя и внутренняя. Внешняя эмиграция – отъезд населения за пределы сначала Российской империи, а потом – Советского государства. В частности, основные потоки эмиграции еврейского населения были в США, Эрец Исраэль – Землю Израиля, Аргентину, Канаду и ряд других государств.

На территории Уманщины действовали сионистские организации, такие, как Поалей Цион, Гехалуц, сионисты – социалисты и др. Главной целью этих объединений было переселение евреев в Эрец Исраэль и создание там еврейского государства.

В восьмидесятые годы девятнадцатого века Земля Израиля была отдаленной и заброшенной провинцией Оттоманской империи: многие земли на севере превратились в болота, а на юге – в пески. «Святая Земля стала почти пустыней, – свидетельствовал немецкий путешественник. – Некогда плодородные долины поросли сорняком. Леса уничтожены. Сегодняшняя Святая Земля – Руина, угнетающая своей мощью».

К тому времени еврейское население страны насчитывало примерно двадцать четыре тысячи человек, пятнадцать тысяч из них жили в Иерусалиме, составляя более половины населения Святого города. Четыре тысячи евреев проживало в Цфате, две с половиной тысячи – в Тверии, тысяча – в Яффе, восемьсот – в Хевроне, триста евреев – в Хайфе.

Но во все века и при любых правителях жили евреи на Земле Израиля. Не было такого периода, чтобы Земля Израиля оставалaсь без евреев. И во все времена одни из них жили на ней и ждали возвращения других, а другие жили в изгнании и надеялись на возвращение. Говорил один из мудрецов: «И должен каждый из народа Израиля любить Землю Израиля и прийти к ней с конца земли.., как сын идет к матери.., ведь только на ней мы называемся единым народом». Поэтому сионистские организации всячески поддерживали эмиграционное движение, готовили рабочие кадры для работы в Эрец Исраэль. Глава правительства Израиля Голда Меир вспоминала: «С детских лет я помню синюю жестяную копилку, что стояла у нас в гостиной рядом с субботними свечами, в которую не только мы, но и наши гости еженедельно опускали монеты; такая синяя копилка имелась в каждом еврейском доме, где мы бывали». Эти копилки стояли во многих домах и синагогах уманчан. Они предназначались для сбора средств на выкуп земель в Эрец Исраэль. Опуская туда свои копейки, многие надеялись на то, что скоро они приедут на Святую Землю, чтобы там сажать деревья, строить дороги и создавать новые поселения.

До наших дней дошло упоминание об Иегошуа Ханкине, который юношей приехал из Умани и всю жизнь занимался приобретением земель в Эрец Исраэль. Располагая очень малыми средствами переселенческих обществ из Украины, он сумел застолбить большой участок земли, и в 1890 году, на праздник Пурим, туда отправилась группа переселенцев. «Под громовое победное «Ура», – вспоминал один из них, – мы устроили хоровод и принялись плясать на глазах у бедуинов, которые изумленно взирали на эту картину. Но вот явился герой дня Иегошуа Ханкин– молодец, силач, красавец с окладистой бородой и ниспадающими на плечи кудрями. Его встретили оглушительными трубными кликами…». Так появилось новое поселение под названием Реховот. В первый же год поселенцы обработали шестьсот дунамов земли и посадили сто пятьдесят тысяч виноградных лоз.

Один из поселенцев, Зэев Дубнов, писал своему брату, историку С. Дубнову: «Конечная моя цель, так же как и многих других, велика, обширна, необъятна, но нельзя сказать, что недостижима. Конечная цель – со временем завладеть Эрец Исраэль и возвратить евреям политическую самостоятельность, которой они лишены вот уже две тысячи лет. Средствами к достижению этой цели могут быть устройство земледельческих и ремесленных колоний в Эрец Исраэль, устройство разного рода фабрик и заводов и постепенное их расширение… Кроме того, нужно приучить молодых людей и будущее молодое поколение владеть оружием… и тогда... Тогда евреи с оружием в руках (если это понадобится) громогласно объявлят себя хозяевами своей старой родины. Нет нужды, что этот прекрасный день настанет через пятьдесят или даже больше лет. Каких – ни будь пятьдесят лет – не более как момент для такого предприятия. Согласитесь, друзья, идея прекрасная и возвышенная».

В 1891 году Иегошуа Ханкин купил земли еще для одного поселения: так появилась Хадера. Поселенцы жили в маленьком дощатом бараке, пекли хлеб в самодельной печи, привозили издалека воду, а в сезон дождей брали ее из соседнего ущелья. За первый год поселенцы очистили от камней один из холмов, вскопали его лопатами и посадили там виноградник. Они «завели огороды и посадили восемьсот масличных деревьев, а к бараку пристроили сарайчик, в котором жил осел по кличке Философ. Затем в этом сарайчике разместилась семейная пара, муж со своей женой, а когда к одному из новых поселенцев приехала невеста, ее поселили в курятнике».

В нескольких километрах от Хадеры уже закладывали новый поселок – Ришон ле–Цион, что в переводе означает «Первый в Сионе». В его уставе было записано: «Члены поселения обязуются всеми силами содействовать идее заселение Эрец Исраэль и жить по законам Торы и народа Израиля». Среди его первых обитателей было много и бывших жителей Умани.

У поселенцев Ришон ле–Циона были постоянные стычки с арабами из окрестных деревень . «Многие выходили сильно избитыми, – вспоминал очевидец, – но они все–таки не терялись и всегда выказывали необыкновенную храбрость и неустрашимость. Глядя на колонистов во время их стычек с арабами, я думаю часто: неужели это те самые евреи, которые на родине безропотно переносили всякие оскорбления и унижения?...Короткое время свободы и равноправия, сознания, что они не хуже других, уже посеяли в них смелость, мужество, самоуверенность! Нет сомнения, что наше подрастающее поколение не будет уже иметь и понятия о робости своих отцов!»

Что касается внутренней эмиграции, то она получила зеленый свет благодаря отмене в 1917 году так называемой «черты оседлости», за которой евреям проживать запрещалось. Таким образом, после 1917 года началась внутренняя эмиграция в пределах Советского государства. Основной причиной внутренней эмиграции было большое скопление еврейского населения в местечках, где они перебивались случайными заработками, и сложное экономическое положение. В частности , еврейское население Умани было обложено высокими налогами, которые постоянно увеличивались. Ограничения в выборе профессии привели к перенасыщению специалистами ремесленного дела, что создавало безработицу из–за значительного их количества. Местечко было переполнено различными ремесленниками и мелкими торговцами, которые жестко конкурировали между собой. Это также способствовало отъезду многих ремесленников с семьями из Умани.

В период Гражданской войны одной из самых значительных, существенных причин массовой эмиграции еврейского населения были частые погромы. Сотни и тысячи еврейских семей оставляли родные, обжитые места и уезжали искать счастья в чужие края. Время репрессий, кровавого террора. Новые порядки с трагическими последствиями для всего народа.

По окончании Гражданской войны, неисчислимых погромов экономическое положение еврейского населения Умани стало катастрофическим, а последующая политика советской власти тяжело ударила по торговцам, ремесленникам. Теперь государство монополизировало торговлю. В городе не было работы. Бывшие лавочники, мелкие ремесленники, служители культа, люди «чуждого социального происхождения» были объявлены «нетрудовым элементом» – «лишенцами»: их лишили избирательного права, ограничили в приеме на работу и в получении жилья.

Разрушение старинных гнезд еврейской жизни шло полным ходом. Этому способствовала и к этому подталкивала политика советской власти, которая вела к полному уничтожению еврейской общинной, религиозной и культурной жизни. Начались преследования «служителей культа» – раввинов, резников, меламедов, синагогальных служек. Повсюду превращали синагоги в рабочие клубы, закрывали молитвенные дома, хедеры и иешивы, реквизировали свитки Торы, молитвенники и религиозные книги.

В 1936 году был закрыт молитвенный дом и в Умани. Леви Ицхок Бендер, ответственный за молитвенный дом, во время его закрытия заметил, что их молитвенный дом –последняя синагогоа, которую закрыло советское правительство. Он был хранилищем для всех Тор из окружающих синагог. После того, как молитвенный дом закрыли, Леви Ицхока и покойного Элия Хаим Розена арестовали. Вот отрывок из воспоминаний Аарона Лейб Цигельмана: «Мы получили письма из Умани– от Авраама Сойфера, от Матитягу, от Нешка и от Берл Когена, которые пишут, что сразу же после Рош ха–Шана коммунистические газеты были полны статей, описывающих молитвенный дом как рассадник антисоветской деятельности. Эти нечестные люди зашли так далеко, что закрыли молитвенный дом и микву. Синагога и святая миква были отобраны у нас. Что же будет с нами теперь?»

Партия и комсомол боролись с кошерным убоем скота и птицы, запрещали выпекать мацу, не позволяли делать обрезание мальчикам и заставляли еврейских детей учиться по субботам. На праздник Песах комсомольцы устраивали «красные седеры», на Йом Кипур (День поста) – «йомкипурники», день общественных работ. В Умани проходили «показательные процессы» с судьями и прокурорами – для разоблачения «религиозного культа». На этих процессах раввинов и глав иешив заставляли каяться при всем народе и выносили « смертный приговор еврейской религии». Иврит был объявлен «реакционным языком», его изучение запретили в начальных школах, а затем и в остальных учебных заведениях, в библиотеках изымали книги на этом языке и не разрешали печатать на нем новые издания. Религиозное движение в Украине ушло в подполье; власти проводили массовые обыски и аресты, заключали раввинов в тюрьмы, тысячами ссылали в отдаленные районы Сибири и Казахстана. Многие из раввинов погибли затем в сталинских лагерях.

В эти страшные годы религиозная община Умани существовала лишь формально, встречались тайно вдали от домов или на темных чердаках.

Но и в последующие годы советской власти эмиграционный поток не иссякал. Властные структуры не обеспечивали национально – культурные потребности еврейского народа. Талантливой еврейской молодежи закрывались пути в высшие учебные заведения, ограничивались возможности творческой деятельности многим литераторам, композиторам, артистам, ученым. И в Советском Союзе чувствовали себя евреи неполноправными гражданами, потому что постоянно ущемлялись их права. Естественно, что еврейский эмиграционный поток с каждым годом ставал все большим и большим. И самой заветной мечтой каждого еврея, как и прежде, была историческая родина – Израиль.

Умань 2005 г.