Михаил Трейстер●●Обложка партбилета
Характер материала: Мемуары |
| Опубл.: 2003. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений• Публикуется с разрешения автора |
Отец и сын Соколенко: синусоида судьбы
В основу очерка положены рассказы моего друга Соколенко-младшего, его сестры Милы, общих знакомых, выписки из судебного решения и реабилитационного дела, статьи из сибирских газет и журналов, письма и другие материалы.
(Все события подлинные.)
Содержание |
Соколенко, отец
Москва. 17 мая 1938 года. Ночью в дверь постучали. За последний год дом работников Наркомата тяжелой промышленности привык к ночным стукам. Почти еженощно «черный ворон» увозил «врагов народа» — работников Наркомата, а зачастую и их жен.
На этот раз пришел черед начальника Главного управления промышленных предприятий Наркомата связи СССР Александра Соколенко — «врага народа, вредителя, предателя и ярого контрреволюционера», «пламенного большевика, самозабвенно преданного партии и революции, обладавшего огромной силой воли, выдержкой и бесстрашием в борьбе с врагами партии».
Нет, нет, это не бред шизофреника и не о разных людях. Всё это об одном и том же человеке — Александре Соколенко. Просто первая цитата взята из обвинительного заключения к смертному приговору военной коллегии Верховного суда СССР от 27 сентября 1938 года, вторая — из реабилитационного определения военной коллегии Верховного суда СССР от 19 мая 1956 года.
Этим определением Александр Соколенко был полностью реабилитирован. Одновременно он был восстановлен в партии посмертно, что, на мой взгляд, явилось последним изощренным оскорблением невинно убиенного человека. Ну как тут не вспомнить слова Александра Галича на смерть Пастернака: «Вот пробил час, и снова мародеры становятся в почетный караул».
Но вернемся к истинной биографии этого столь противоречиво оцененного человека.
Родился в 1897 году в Могилеве. Когда-то у него была другая фамилия и скорее всего другое имя, однако в 1917 году при вступлении в партию он принял эту партийную кличку, которая потом стала фамилией его, а также детей, внуков, правнуков.
Был он из тех большевиков-евреев, которые веками копившуюся в тесных местечках «черты оседлости» обиду на несправедливость и притеснения обратили на борьбу за счастье и светлое будущее всего человечества и, естественно, за немедленную мировую революцию.
Рабочий, слесарь, участник революции и гражданской войны, выпускник Московской промышленной академии, в разные годы — сотрудник ЧК (предтеча будущих ОГПУ, НКВД, МВД, КГБ), где боролся с настоящими врагами советской власти за выживание нового строя. Потом — соратник легендарного наркома Серго Орджоникидзе: уполномоченный Наркомтяжпрома СССР по БССР, директор крупного оборонного завода в Горьком. И наконец — член Коллегии и начальник Главка промышленных предприятий Наркомата связи СССР.
Одно время — в тридцатых годах — управляющий трестом «Белмашстанкопром», где главбухом работал мой отец. Тогда я впервые услышал фамилию Соколенко и увидел этого человека, который иногда бывал у нас в гостях.
Ну а потом пришло время, когда, по выражению одного из вождей жирондистов Пьера Верньо, казненного якобинцами, «революция стала пожирать своих детей».
Для Александра Соколенко этот момент обозначился стуком в дверь майской ночью 1938 года.
Вошли трое — один в форме НКВД, двое — в штатском. Предъявили ордера на арест и обыск. Перерыли весь дом, опечатали кабинет хозяина и велели ему собираться. Дали попрощаться с семьей и увели. Навсегда.
При этом случился эпизод, о котором мне рассказывал мой послевоенный друг, сын «врага народа» Вилли Соколенко, и который почему-то врезался в память.
Отдавая «гостям» документы, отец задержал в руке партбилет и стал снимать с него обложку, чем вызвал некоторое беспокойство «группы захвата». Снял и протянул обложку сыну со словами:
— Возьми, сынок, тебе пригодится.
Вот, оказывается, о чем думал «враг народа», прощаясь с семьей. И с жизнью. Кстати, как выяснилось впоследствии, сыну обложка пригодилась.
О таких, как Александр Соколенко, Анатолий Рыбаков в своем «Романе- воспоминании» писал:
«Это история поколения детей революции, переживших крушение ее идеалов и превращенных в лагерную пыль… Романтическое обманутое и погибшее поколение».
27 сентября 1938 года Александр Соколенко был судим военной коллегией Верховного суда СССР (тройкой), приговорен к высшей мере и в тот же день расстрелян. Шел ему сорок второй год. Семье сообщили, что он осужден на 10 лет без права переписки.
Семья
О расстреле семья узнала только в мае 1956 года, то есть через 18 лет. Тогда стало понятным, что означает приговор «10 лет без права переписки».
Можно сказать, что семье повезло. Жену Рахиль Моисеевну, скрипачку, не забрали в лагерь жен предателей народа, а детей (Милу 14-ти и Вилю 13-ти лет) не разбросали по спецдомам НКВД (после этого дети, как правило, оставались сиротами, а немногие родители, пережившие лагеря, навсегда лишались своих детей).
Начались хождения по мукам — многочасовые стояния в очередях на Лубянку и в Бутырскую тюрьму, отказы в приеме передач, путаные объяснения, где находится человек, и над всем этим, как заклинание, грозные и непонятные слова: «10 лет без права переписки». Но всё заглушают радостные песни о просторах родины чудесной, за счастье жить в которой всенародное спасибо родимому Сталину. А кому же еще?
Вскоре семью выселили из квартиры, вещи конфисковали. Кровати и кое-какую утварь выбросили во двор. Детей приютила сестра матери. Там они спали на полу 12- метровой комнаты вместе с двумя детьми хозяйки.
Мать каким-то чудом устроилась в оркестр детского театра на площади Маяковского и целыми днями слонялась со скрипкой по городу или сидела в метро в ожидании начала спектакля.
Впрочем, вскоре, узнав, что она жена врага народа, из театра ее уволили. Ночевала Рахиль Моисеевна поочередно у немногих знакомых, которые еще отваживались ее принимать. Иногда людей сажали даже за это.
В 1940 году мать отправила детей в Минск к бабушке и вскоре переехала туда сама. Ее не прописывали и на работу не брали. Как-то удалось через знакомых устроиться в оркестр еврейского театра. Детей определили в школу № 47, расположенную по ул. Свердлова возле Виленского базара.
Рассказывает наш с Вилли общий знакомый, который в 1940 году был переведен в ту же школу из другой:
«Прихожу в восьмой класс, нашел свободную парту, сажусь. Подходит староста класса, сразу видно, образцово-показательная девочка.
— Сюда не садись!
— Почему?
— Здесь сидят дети врагов народа.
Через пару минут появились „вражьи дети“. Ими оказались Эдик Комиссаров и бывший москвич Виля Соколенко. А поскольку я тоже был вражьим сыном, мы подружились. Дружба с Вилей протянулась через всю мою жизнь».
Рассказывает сестра Вилли Мила Александровна Соколенко:
"В мае 1941 года еврейский театр выехал на гастроли в Витебск. Когда началась война, оттуда еще можно было эвакуироваться, и местные власти успели посадить труппу в один из последних эшелонов. Уехали почти все, включая маму, так как были уверены, что их родные будут эвакуированы из Минска в организованном порядке.
Те, кто вернулись в Минск, погибли в гетто, как и все родственники матери.
После 25 июня, когда Минск был охвачен пожаром и безвластием, старшие ребята из 8-10 классов нашей школы организовали группу «самозащиты» в составе 13 человек.
Ушли из горящего города лесами в сторону Могилева. Почти у всех родители остались в Минске, но мы надеялись, что скоро придут наши, и мы вернемся домой. С возвратом домой случилась задержка на три года, но нам повезло. Мы не нарвались на немецкие десанты, которые забрасывались по всем основным направлениям отхода на восток.
В деревнях нам давали кое-что поесть. Конечно, делили на всех. Дней через десять добрались до Могилева. Там старшие ребята посадили нас, двух девочек и Вилю, как младшего, в товарный вагон одного из последних эшелонов, а сами пошли в сторону Москвы, чтобы попасть на фронт. Попали. Многие погибли, один стал Героем Советского Союза.
Наш эшелон бомбили, обстреливали на бреющем, но мы все же добрались до Мордовии.
В эвакуации удалось найти маму. Много работали, страшно голодали, но мама говорила: «Нам хорошо, мы теперь как все». Вероятно, имела в виду, что мы затерялись в потоке эвакуированных людей и избавились хотя бы на время от клейма «семья врага народа».
Соколенко, сын
Ну а теперь о главном герое рассказа — о моем послевоенном друге Вилли Соколенко и о судьбе обложки отцовского партбилета. (Кстати, полагаю, что отец- коммунист составил имя сына из инициалов вождя революции — ВИЛ. Когда-то это было модно.)
Из Могилева он попал в Мордовию. Беспризорничал, голодал, оказался в плохой компании, дошел до грани, за которой уже маячил конфликт с законом. Судя по его рассказам, такое продолжение было вполне вероятным. Но помогли хорошие люди — простые работяги. Вовремя остановили, обучили профессии, устроили в общежитие.
Всю войну отработал на военном заводе в г. Златоусте.
Стал бригадиром, комсоргом, передовиком. Спал по 3-4 часа в сутки, зачастую прямо в цеху, на патронных ящиках, под лозунгом «Что ты сделал для фронта?»
Он делал всё, что мог. На всю жизнь полюбил запах конопляного масла, на котором сверлили пулеметные стволы. После войны мать и сестра вернулись в Минск, куда вскоре для восстановления города отозвали и Вилли.
В письме учителям и товарищам по заводу от 18.08.1947 года он благодарит их за то, что помогли стать человеком. Сообщает, что учится на втором курсе БПИ и одновременно заведует инструментальным хозяйством механического цеха радиозавода им. Молотова.
Познакомились мы с ним где-то в году сорок пятом, а выяснив, что наши отцы до войны работали в одном тресте, подружились.
Был он невысок, круглолиц, с несколько удлиненным разрезом прищуренных глаз. Что-то в его облике напоминало рабочего-китайца или непальского шерпа. Выглядел крепко сбитым, основательным и надежным. Глаза светились живым интересом ко всему окружающему и готовностью немедленно разобраться в любой жизненной проблеме. Если добавить к этому густую копну черных вьющихся волос, то портрет будет полным. По характеру был он романтиком, но не мечты, а действия.
Такие люди часто попадают в передряги. Он не был исключением. Однажды, защищая женщину, схватился с группой отморозков, которые отделали его вполне профессионально. Встретив его через несколько дней, я увидел не лицо, а сплошную распухшую гематому, сквозь щелку которой едва просвечивал правый глаз. В нормальное состояние он приходил не менее месяца.
В 1952 году Виля окончил факультет механизации сельского хозяйства, который тогда был в составе БПИ. На распределении, за два года до постановления о подъеме целины, он ткнул пальцем в какое-то место юго-западной Сибири, которое оказалось Алтайским краем. Туда и поехал с чемоданом книг, красавицей-женой и ее пятилетней дочерью. Поехал не для отработки двухлетнего «крепостного» срока, а с твердым намерением навсегда обосноваться в тех местах.
Когда в Москве брал билеты на Барнаул, кассирша спросила, где это. Туда два раза в неделю ходил прицепной вагон от Новосибирска. Там началось восхождение Соколенко- младшего по его главной жизненной тропе.
Вначале была Сычевская МТС, где он оказался первым дипломированным инженером не только в МТС, но и во всем районе. Отказался от предложенной ему должности главного инженера, так как в институте «не проходили» половину типов тамошних тракторов. Попросил должность контрольного мастера на ремонте. Освоив все премудрости, стал главным инженером. Тут и началась подковерная травля чужака.
В этот период он пишет матери о трудностях в работе, сибирских морозах, бурях в степи. Но все это преодолимо, а вот начальство… «Начальство ставит палки в колеса. Я не понимаю, откуда все исходит, мне не верилось, что могут травить из-за пятой графы. (Пятая графа в паспорте — национальность.) Причем все делается так, что не подкопаешься… Морально тяжело. Копаются в моей биографии, ищут чего-то».
Напомню, что это было вскоре после «дела врачей» и до ХХ съезда партии.
Потом несколько лет он работал директором Анисимовской МТС.
А затем началось главное дело его жизни — совхоз «Санниковский».
«Первым днем творенья» стало 3 апреля 1963 года: рождение нового совхоза. «Роды принимали» два человека — директор пока несуществующего хозяйства Вилли Соколенко и главный зоотехник Михаил Сирота, приехавшие на голое место, где их поздравили со вступлением в должность и благословили на самостоятельную жизнь.
Что было? Село Санниково, известное как «пьяная» деревня, и больше ничего — ни конторы, ни скота, ни машин, ни ферм, ни кирпича, ни даже бухгалтерских бланков. Ну буквально ничего.
Правда, под боком — Барнаул, предприятия которого хотели накормить своих рабочих и ради этого готовы были помочь новоселам. Конечно, хватало энергии, находчивости и энтузиазма первопроходцев.
Уже через 5 лет совхоз «Санниковский» стал одним из передовых предприятий края.
А в 1977 году Георгий Егоров в журнале «Сибирские огни» пишет: «Проезжая по автотрассе Новосибирск — Барнаул, непременно обратишь внимание на огромный животноводческий комплекс, красивые 5-этажные дома, школу, клуб, столовую. Вокруг роскошная березовая роща, сосновый бор. Все это — центральная усадьба совхоза „Санниковский“. В тени рощ длинные животноводческие постройки. Летом кажется, что здесь коровы, особенно молодняк, живут на даче».
Журналист не упоминает консервный комбинат, комбикормовый завод, музыкальную школу, совхозный музей, духовой оркестр, народный хор, ставший академическим и объездивший все республики Союза, и…даже собственный Дом сельскохозяйственной науки.
Кстати, Вилли Соколенко явился родоначальником схемы «совхоз — магазин», что позволило накормить Барнаул свежими продуктами без посредников.
Мне неоднократно приходилось видеть его выступления на эту тему по телевидению.
В 1976 году «Санниковский» сдал в эксплуатацию 120 благоустроенных квартир. Каждая семья работников совхоза получила квартиру со всеми удобствами. За это, как за «излишества», он был подвергнут жесткой критике московской комиссии. А когда директор спросил у комиссии, как обстоит дело с «излишествами» в их московских квартирах, комиссия обиделась и уехала.
Вместе с совхозом рос директор и его квалифицированные кадры. Из «Санниковского» вышло 22 (!) директора совхозов и других крупных предприятий.
Для просившихся к нему на работу жителей края и других республик Союза были установлены очередь, конкурс и «курс молодого бойца». Из разных мест приходили письма зачастую с таким адресом: Алтайский край, село Санниково, совхоз Соколенковский. К нему домой приезжали секретари крайкома и бесчисленные делегации из разных республик Союза.
Вилли Соколенко никогда не ожидал в приемных самых высоких кабинетов.
Он собрал все награды Союза, включая орден Ленина. Его дважды выдвигали на звание Героя Социалистического Труда, но дважды «задвигали». О причинах судить не буду, чтобы не впасть в известный стереотип.
Естественно, все давалось нелегко. Спал по 4-5 часов в сутки. Всё бегом — от дома до машины, от машины до конторы или комплекса, по полю, если один. Бегом в буквальном смысле этого слова.
Совещания редкие, короткие и только по делу, без длинных речей и отчетов. Никаких пустых телефонных разговоров.
Конечно, начинал с искоренения пьянства. Пьяным работягам устраивал холодный душ, некоторым просто бил морду. Но и заботился о них как никто ни до, ни после. За 27 лет никого не выгнал, хотя сам был трезвенником.
Провел к селу настоящую дорогу, засадил село и фермы деревьями, вменив в обязанность жителей ежедневно поливать их. Разбил газоны, высадил цветы. Так среди бескрайних полей и степей возник зеленый оазис.
С разгильдяями боролся подчас весьма экстравагантными способами. Всего лишь один пример. Обнаружив, что водители ставят машины где попало, в том числе и на тщательно ухоженных газонах, а приказы не помогают, раздал пацанам шилья и приказал им прокалывать нарушителям шины. За пару дней был наведен порядок.
Думаю, что своей неукротимой энергией и методами достижения цели Соколенко напоминал Нагибинского председателя колхоза и его прототипа Кирилла Орловского.
Потом началась перестройка, а с ней крушение всего, чему он посвятил жизнь. Стали вырубать деревья, которые уже некому было поливать. Начали всё нажитое общим трудом растаскивать, проедать и пропивать. Этого убежденный коммунист Соколенко вынести не мог и в 1990 году из совхоза ушел.
Несколько лет он отработал в организационных структурах сельского хозяйства края, но не его делом это было. Душа рвалась в поля и на фермы.
Зимой 1996 года вновь пробил его звездный час. На 71 году жизни его позвали возглавить завалившийся совхоз «Косихинский». В совхозе почти не осталось скота. Отключены электричество и связь. Кончился уголь для котельной. Соколенко вновь ринулся в бой. Он (все-таки имя!) подключил все это, авансом выбил уголь. Наладил ремонт техники. Закрутились шестеренки производства. Поставил торговые точки на Бийской трассе. Потекла живая копейка. Запахло очередным «Соколенковским чудом».
Но к этому времени стало окончательно заваливаться его родное дитя — «Санниковский», и к нему пришли за помощью. Не выдержал и, прервав свой звездный час в «Косихинском», вернулся.
Вероятно, сделал ошибку, забыв, что в одну реку нельзя войти дважды. Изменились времена и нравы, а он остался прежним неукротимым коммунистом и «железным» директором. Взялся за дисциплину жестко и, видно, где-то пережал. Но иначе он не мог. Через год коллектив выбрал себе другого директора. (Это был короткий период выборных руководителей.)
Однако опыт его был востребован, и почти до 80 лет он проработал в «Алтайагропроде».
Теперь он на пенсии. Чего только не говорилось о нем в годы его могущества. Что у него дом в Германии, что у него израильский паспорт, что у него счет в Швейцарском банке и что, если прижмет, он тут же слиняет за «бугор». Только один вопрос оставался открытым: на рейсовом или на собственном самолете.
А он живет все в том же Санниково, в половине дома, куда в свое время запретил проводить горячую воду — считал нескромным. К рукам директора огромного совхоза, гремевшего на весь Советский Союз, ничего не прилипло. Отказался от «доли», предложенной ему приватизаторами совхозного имущества. У человека, ворочавшего большими миллионами, сегодня нет денег, чтобы построить себе баню. Была у него машина, которую украли. Есть старенький телевизор, скромная мебель.
Живут они вдвоем с больной, ослепшей женой, которую он более полувека назад увез из Минского оперного театра. Маргарита Николаевна всю жизнь положила на подъем культуры этой сибирской глубинки.
Корреспондент газеты «Вечерний Барнаул», бравший у него интервью в 2004 году, пишет, что трое из четырех встреченных жителей Санниково не могли сказать, где живет бывший директор совхоза. И заключает: «На роду ему было написано увидеть, как воплощается его мечта в реальность и как она же рассыпается в прах».
Послесловие
Я давно не встречался с другом юности Вилли Соколенко и не уверен, что, встретившись сегодня, мы бы полностью поняли друг друга.
Он был и остался убежденным коммунистом. Я без особой симпатии отношусь к коммунистической идее, особенно в нашем советском (а также китайском, корейском, кубинском) варианте ее реализации. Других я не знаю.
Вместе с тем я не считаю возможным с позиций сегодняшнего дня судить о людях, всю свою жизнь посвятивших служению этой высокой цели. Или великой химере.
Как кому нравится.
Более того, изнывая от бесцелья нашей сегодняшней жизни, иногда даже завидую им. Как и любым искренне верующим людям. Ибо блажен, кто верует.
