Марина Шепелевич●●Путь девушки из Гродно: еще одно восхождение●Глава 11. В Рязани (1954–1990)

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск

Книга: Путь девушки из Гродно: еще одно восхождение
Характер материала: Исследование
Автор: Шепелевич, Марина
Опубл.: 2016. Копирайт: правообладатель запрещает копировать текст без его согласия•  Публикуется с разрешения автора
Глава 11. В Рязани (1954–1990)


В Рязанском пединституте

Елизавета Иосифовна работала в Рязанском педагогическом институте старшим преподавателем, заведовала кафедрой английского языка, была доцентом. Студенты, защитившиеся под руководством Елизаветы Иосифовны, работают в высших учебных заведениях и по сегодняшний день звонят, интересуются здоровьем и тем, как обстоят дела. Кроме того, консультируются, что читать, и Елизавета Иосифовна рекомендует им литературу. В Рязанском пединституте Елизавета Иосифовна проработала около тридцати лет.

Илья Машевицкий начал работу инженером в электрическом цехе Рязанского завода электронных приборов. Уже через год он стал начальником этого цеха. Илью Абрамовича любили рабочие, так как он не только требовал выполнения плана, но и старался помочь рабочим в решении их житейских проблем. Он воспитал многих молодых специалистов. Среди них был и Владимир Безуглов, дружили семьями и регулярно перезваниваются до сих пор. Через несколько лет Илья Абрамович стал главным энергетиком завода. На огромном заводе (около 10 тысяч рабочих) чуть ли не ежедневно и еженощно возникали внештатные ситуации, и часто приходилось принимать нестандартные решения. Проработав много лет в таком чрезвычайном режиме, он перешел на проектную и преподавательскую работу. У Ильи Абрамовича были «золотые» руки. Он любил природу, и самым лучшим отдыхом для него была работа на земле. На своем небольшом участке он разбил и сад, и огород и выращивал практически все виды овощей и фруктов, растущие под Рязанью. Позже он получил участок за городом и построил дом, в большой степени своими руками.

Несмотря на то, что жизнь по-разному обходилась с Лизой и ее семьей, это не отнимало у нее желания быть среди людей и помогать им. Очень хорошо сложились у Елизаветы Иосифовны отношения со студентами. И не только потому, что она была прекрасно образованным преподавателем, но и потому, что ее стремление помочь человеку было безграничным. «Лариса Maкаренок была моей ученицей в 60-е годы. Сирота, ее и сестру Нину воспитывала бабушка. Когда Лариса была студенткой 3-го курса, она заболела. Врачи в Рязани не знали, как обследовать Ларису, и не смогли поставить правильный диагноз. Я обратилась к Марине Давыдовне Бриллиант и Андрею Ивановичу Воробьеву за помощью. Они отреагировали мгновенно и попросили меня прислать Ларису в Москву, в их больницу. Девушку обследовали, а затем отправили в специализированную, хорошо известную московскую клинику МОНИКИ. После долгого времени, проведенного в двух больницах, Лариса смогла вернуться в институт и все время твердила, что Марина Давыдовна и Андрей Иванович спасли ее, а они заботились о ней все время. Хотя она окончила институт более 30 лет назад, мы были в контакте до самой ее смерти, и теперь ее единственная дочь Света пишет мне».


Просто антисемитизм

Работа в Рязанском педагогическом институте нравилась Лизе. Но, как обычно бывает, просто сосредоточиться на любимом деле невозможно. Горько, но Лизе пришлось снова и снова сталкиваться все с тем же «обыденным» антисемитизмом, с которым, к сожалению, она была так хорошо знакома. Это не было неожиданностью, но закономерным и ожидаемым явлением считать не хотелось.

Снова приходилось отстаивать свою честь, да и не только свою. Думается, не раз вспоминала она, как противостояла этому в прошлом. Еще в Москве Лиза с изумлением наблюдала, как сосед Ревекки собирал детей от 8 до 14 лет перед окном и науськивал их: «Здесь живет еврейка, мы должны разбить ей окно и побить ее». Лиза тогда была студенткой 1-го курса института иностранных языков. Она написала письмо с описанием этих антисемитских сцен в центре Москвы и отправилась в Таганский исполнительный комитет, где обратилась в отдел по предотвращению подобных инцидентов. К ее великому удивлению, люди в этом отделе не заинтересовались антисемитскими высказываниями ее соседа, который учил детей бить и убивать евреев. Однако они подробно расспросили о ее биографии. Позже Лиза узнала, что эти люди были из НКГБ.

В следующем году другая соседка, работавшая в милиции, собрала соседей всех девяти комнат (кроме комнаты Ревекки) на кухне и читала центральную газету «Правда» о еврейских врачах-отравителях, которые «убивали русских людей».

И вот — Рязань. «Однажды я была председателем приемной комиссии на вступительных экзаменах в Рязанском педагогическом институте на факультете иностранных языков. В то же самое время Ф. был председателем приемной комиссии исторического факультета. Две еврейские девушки — Лиза Лейцин и Тамара Лейцин — приехали с Украины сдавать вступительные экзамены на факультет иностранных языков. На Украине евреи не могли поступить в высшее учебное заведение. Поэтому они приехали в Россию, чтобы учиться в университете. Лиза и Тамара были очень способные девочки. Они сдали экзамены по английскому языку с отличием, но получили удовлетворительные оценки по истории. В университет их не приняли. В следующем году девушки снова сдавали экзамены. Они на „отлично“ сдали экзамен по английскому языку. Я пошла к Ф. и предупредила его, что, если снова преподаватели их кафедры будут пристрастны к девочкам на экзамене по истории, всем кандидатам на исторический факультет я поставлю „удовлетворительно“ по английскому. И Лиза, и Тамара успешно окончили институт. До сих пор мы в постоянном контакте. Недавно (май 2015 г.) Лиза Лейцина звонила мне из Германии.

Мне сказали, что на каждом факультете был преподаватель, который должен был поставить еврейским абитуриентам удовлетворительные или отрицательные отметки.

Ректором института был Павел Кирьянов, проректором И. М. Кирьянов был умным, порядочным человеком, но проректор отличался крайним антисемитизмом. Как заведующая кафедрой английского языка, я всегда противостояла М. На ученом совете института, где он присутствовал, я говорила, что он пытается избавиться от всех преподавателей-евреев. Так, после того как я написала очень хорошее рекомендательное письмо и характеристику прекрасному педагогу Водотынской и передала его на подпись М., он подписать отказался и настаивал на том, что ее надо уволить. Я начала спорить и сказала все, что о нем думаю. Когда я вышла из его кабинета, увидела, что его секретарь Римма Константиновна чуть не теряет сознание. Она сказала только, что М. работает на „органы“, и у меня теперь будет много неприятностей».

Что ж, это была не пустая угроза. Ложь, страх и тотальная слежка, опутывавшая все и всех, были реальностью, и каждый знал это. «Однажды студентка моего 3-го курса попросила меня остаться после занятий на несколько минут. Она была слабой студенткой, и у нее были плохие оценки по английскому языку. Я подумала, что речь идет об объяснении нового материала. Когда мы остались одни, она прошептала: „Только это огромная тайна“. И рассказала, что сотрудники КГБ поручили ей слушать мои разговоры, запоминать темы моих уроков, какое мнение я выражаю на политинформациях, — одним словом, шпионить за мной. Должна сказать, что „стукач“ был в каждой группе, он информировал обо всех разговорах между студентами и преподавателями. Такие же „стукачи“ были и среди преподавателей».


Время собирать камни

С Рязанью связано еще несколько важных событий, начало которых относится к военной и даже предвоенной поре жизни Лизы. Нашлись некоторые из уцелевших родственников и друзей. Отыскался двоюродный брат Давид (Додик) Мышалов. С Лазарем (Люсиком) Черновым и Павлом Гофманом Лиза встретилась еще в Москве.

По-разному сложились судьбы братьев. Рассказывает Елизавета Иосифовна: «Соня, мать Лазаря (Люсика), погибла при ликвидации гродненского гетто. Его отец Арон Чернов вместе с дочкой Бэлой, сестрой Люсика, скрывались, но соседи — те самые, которым семья Черновых помогала и делала много добра, — выдали их гестапо, и Арона с девочкой расстреляли во дворе гродненской тюрьмы.

Люсик воевал, а по окончании войны его послали учиться в Ленинградскую военную академию связи. В то время было запрещено посылать на учебу в академию жителей областей, присоединенных к Советскому Союзу в 1939 году, новых граждан. Командир Люсика позже объяснил, что нарушил этот приказ по недоразумению: он просто перепутал родной город Люсика Гродно с городом Грозный. Люсик был очень талантливый и вскоре стал ведущим специалистом в своей области и получил звание полковника.

После одной командировки для испытаний на полигоне под Минском Люсик почувствовал себя плохо, и его отправили во Владимирский госпиталь. К несчастью, врачи в этом госпитале не смогли поставить правильный диагноз (радиационное облучение) и своим лечением, противопоказанным при его заболевании, лишь ухудшили его состояние. Только после этого Люсика перевели в Московский госпиталь имени Бурденко. Полковник медицинской службы, сопровождавший Люсика, а позже и другой полковник, начальник отделения в госпитале имени Бурденко, почему-то считали, что я врач, и советовались со мной. В то время я хорошо знала морфологию крови и могла поддерживать эти дискуссии, а Люсик еле сдерживался от смеха. Первым, кто поставил Люсику правильный диагноз, был доктор Матвеев. С доктором Матвеевым мы были знакомы по Рязани. Однажды мы встретились в 6-й больнице (клиническая больница Института биофизики), где доктор Матвеев работал, а Аллочка лечилась. С тех пор он посещал нас с Аллочкой. Доктор Матвеев осмотрел Люсика и поставил диагноз, позже он созвал консилиум и диагноз был подтвержден. Мои друзья помогли мне пригласить на консультацию самого лучшего специалиста — профессора Перельмана. Он осмотрел Люсика и сказал, что на этой — финальной — стадии болезни уже ничего сделать нельзя. Еще недавно Люсик навещал Аллочку в Морозовской больнице и, к изумлению персонала, помогал перетаскивать мебель, когда отделение переводили из одного здания больницы в другое. Люсик тогда пришел прямо со службы в военной форме, но тут же снял китель и взялся за работу. Сестры и заведующая отделением удивлялись и восхищались тем, что полковник готов помочь в выполнении черной работы. А сейчас он сам был уже смертельно болен.

Последний день в больнице был очень страшный. Когда Люсик увидел меня, он возмутился, что я оставила Аллочку и приехала к нему во Владимир. Не моргнув глазом, я ответила, что мы с Аллочкой собираемся домой в Рязань, так как она хорошо себя чувствует, а я приехала, чтобы привезти ему новые таблетки. Люсик заплакал, когда лечащий врач велел мне и Софе (жене Люсика) выйти из палаты. Это был уже страшный конец.

Давид в 1937 году уехал учиться за границу. Во время войны он сражался в составе британской армии на подводной лодке. Если я не ошибаюсь, был капитаном. Его лодка многократно сопровождала караваны судов с продовольствием, оружием и оборудованием для Красной Армии.

Давид нашел меня в Рязани и несколько раз приезжал в Москву из Англии, Ливерпуля, чтобы мы могли встретиться. Он бывал у меня в гостях не только в Москве, но и в Беэр-Шеве, вместе с Гарри, своим лучшим другом. Гарри рассказал мне несколько случаев, когда Додик буквально спасал своих друзей, попавших в тяжелое положение. Давид помогал не только своим друзьям. Он помог и моим друзьям из Рязани — семье Цинманов, с которой потом крепко подружился, обустроиться в Израиле. Я также была несколько раз у Додика в гостях в Ливерпуле, где он жил со своей семьей. В Ливерпуле Додик пожертвовал большую сумму денег на ремонт синагоги.

Павел Гофман после войны жил с семьей в пригороде Ленинграда Колпино, позже они перебрались в Израиль и жили в Нетании.

Отыскались и некоторые друзья. Додик Ребейков приехал из Парижа в Москву и разыскал меня. Когда же он узнал, что я собираюсь навестить моего двоюродного брата Давида Мышалова в Ливерпуле, то со своей женой Женевьевой приехал на несколько часов в Бельгию только для встречи со мной. К сожалению, я смогла приехать в Париж только после его смерти. Женевьева во время этой нашей парижской встречи рассказала, что Додик всю жизнь помнил о своей первой любви — Берте, моей сестре, погибшей в Майданеке, и, когда он говорил о ней, его лицо светилось…

Неожиданно нашлась Хася Белицкая. Давид Мышалов, желая сделать мне сюрприз, пригласил в Ливерпуль Хасю и выслал ей билет. Так я встретилась с Хасей впервые после 1945 года.

С Хасей мы вместе учились в Гродно в школе № 9, были в гродненском и белостокском гетто, работали в подпольной антифашистской организации. В 1945 году Хася вернулась в Польшу и принимала активное участие в организации детских домов для еврейских детей, потерявших родителей во время войны. С большим трудом, преодолев множество преград, которые чинили репатриантам английские власти, Хасе посчастливилось попасть с этими детьми в Палестину. В 1985 году мы увиделись в Ливерпуле, и, наконец, Хася встретила меня в Израиле в кибуце „Лехавот ха-Башан“, который она, ее муж и их друзья основали в 1948 году.

Встретилась и с Хайкой Гроссман. Я познакомилась с ней уже в белостокском гетто. Она была одним из лидеров „Ха-шомер ха-цаир“ и членом антифашистского комитета в гетто. В 1948 году Хайка уехала в Израиль, в течение 22 лет была депутатом кнессета, из них четыре года — спикером[1]. В 1980 году Хайка приехала в Москву с первой (по крайней мере, с 1967 года) израильской делегацией, в которую входили известный раввин, Хайка и еще один член кнессета. Хайка пришла к моим московским друзьям, чтобы встретиться со мной и поделиться своими первыми впечатлениями от визита. Во время встречи Хайка рассказала, что Примаков, президент Института Ближнего Востока, пригласил делегацию посетить Институт. Они вошли в кабинет и сразу обратили внимание на огромную карту, но не нашли на ней Израиль. Делегация покинула зал. Примаков пытался убедить их остаться, но они не согласились: „Зачем оставаться, если Израиль не существует на их карте?“

Бронка Винницкая после войны уехала в Европу, там короткое время училась, а затем приехала в Израиль. Бронка приезжала в Советский Союз, чтобы встретиться со мной. Вместе мы побывали в родном городе Гродно, а потом гостили у моих друзей в Ленинграде.

Бронка посвятила свою послевоенную жизнь сохранению памяти о Холокосте и много лет проработала в архиве музея Яд ва-Шем. Как член совета Яд ва-Шем, она принимала активное участие в работе музея до конца своей жизни, писала книги».

Еще была Ханка Зелинская. Как уже рассказывалось, Ханка потеряла свою семью, и на дорогах войны подобрала мальчика-сироту. Их обоих приютил Бронислав Бурдзинский. Ее дружба с Лизой была такова, что через 20 лет после войны, когда возникли проблемы с приемным сыном, Ханка прислала его из Польши к Лизе в Рязань на воспитание. «Ханка верила в мои способности в воспитании детей. Я не знаю, почему она так думала, однако она привезла Владека из Польши ко мне, и Владек жил в течение нескольких месяцев в моем доме. Но это было абсолютно бесполезно. Я не позволяла ему выйти из дому без сопровождающего, чтобы помешать ему пить водку. Все мои разговоры были бесполезны. Он постоянно оставался в компаниях. Через некоторое время он вернулся в Гдыню к Ханке. Я не оправдала доверия Ханки, не смогла ей помочь.

Ханка мечтала разыскать своего брата в Израиле и передать ему фамильную драгоценность — кольцо. Недавно, в 2014 году, ко мне в гости в Беэр-Шеву приезжала дочь Ханкиного брата Бэлла с мужем».

Что еще было важным для семьи Машевицких, когда они жили в Рязани? Конечно, родной город. Как рассказывает Григорий, сын Елизаветы Иосифовны, всей семьей они приезжали в Гродно почти каждый год. Лиза и Илья стремились в эти места, чтобы вспомнить детство, юность, посетить могилы родных. Разумеется, жили не одним прошлым, жизнь-то идет. Навещали друзей, с которыми стали близки и во время пережитого вместе военного времени, и с теми, кто стал жителем Гродно уже в послевоенное время. Крепкая дружба сохранялась с семьей Якова Мараша, гродненского историка. (Именно ему принадлежит очерк «Гродненское гетто», результат многолетней работы автора в архивах, материалы которого до сих пор используют историки и краеведы.) «С семьей Мараш я познакомилась в 1944 году. Хава, Яков и маленький Шурик Мараш приехали в Гродно, и им негде было жить. Мы (я, Аня и Хася) пригласили их к нам, в квартиру на улице Молодежной. Мы сразу подружились. Хава занялась хозяйством, всех кормила. Яков обращался в военкомат с просьбой о мобилизации, но ему отказали, так как „западников“ (жителей областей, присоединенных к СССР в 1939 году) в армию не брали. Яков всегда был напуганным и неизменно страдающим. В Гродно он начал работать, жизнь налаживалась, но страх остался и преследовал его. Яков жадно занимался наукой и защитил сначала кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию. Он работал в Гродненском пединституте. Однако непреодолимая боязнь все потерять продолжала преследовать его. Когда я приезжала в Гродно, Яков любил со мной беседовать, но только шепотом и при закрытых дверях. Яков был атеистом, он и преподавал, и изучал атеизм. Вместе с тем он знал и соблюдал еврейские традиции. Вспоминаю один забавный случай. Однажды Якова вызвали в Москву в министерство высшего образования. Он позвал меня с собой для моральной поддержки. К его удивлению и радости, все проблемы решились наилучшим образом. После этого мы поехали в Рязань и по приезду сразу сели обедать. Вдруг Яков закричал:

„Ой, гевалт, Лейле, что ты наделала! Ты смешала молочное с мясным, а я все съел!“[2]

Конечно, всю вину я взяла на себя.

Хава была очень добрым человеком и преданным другом». Дружба с этой семьей продолжается и по сей день. В Гродно происходили встречи с Алексеем Карпюком и друзьями Лизы по подполью.


Друзья по «партизанке»

После войны, среди забот мирной жизни борцы-антифашисты не потеряли друг друга. Вот говорят: «партизанская дружба», «совместная борьба и лишения сплотили их», и хотя эти слова стали нам привычными, тем не менее это так и есть. После войны бывшие партизаны и подпольщики собирались вместе на годовщины Победы, поддерживали связь с немецкими антифашистами. Вспомним лишь некоторые эпизоды их послевоенной дружбы.

С 1965 году возобновилась связь с Артуром Шаде. Этому посодействовал гродненский историк В. Верхось, начавший изучение деятельности белостокского подполья. Ему удалось установить имена и фамилии некоторых подпольщиков, в том числе узнать о Лизе Чапник. Историк обратился в архив ЦК КПБ, и сотрудники архива передали ему довоенный адрес Артура Шаде. В. Верхось написал Шаде письмо, в которое вложил статью «Девушка из Гродно» и рязанский адрес Елизаветы Иосифовны. Артур с благодарностью откликнулся, написал В. Верхосю ответ с подробным изложением фактов своей деятельности в подпольной организации Белостока и выслал фотографию. Результатом общения В. Верхося с Елизаветой Иосифовной, Артуром Шаде, Анной Руд и другими подпольщиками стал цикл статей и книга «В борьбе закаленные» о сопротивлении в Белостоке. Кроме того, В. Верхось обратился с письмом к П. М. Машерову, первому секретарю ЦК КПСС Белоруссии, с просьбой о представлении Артура Шаде к правительственной награде. В этом же письме В. Верхось указал, что по достоинству «не отмечены заслуги и председателя белостокского антифашистского комитета Чапник Е. И.».

После возобновления контактов Артур Шаде дважды приезжал в Советский Союз. Один раз даже удалось добиться разрешения на посещение Рязани, куда иностранцев не пускали, и в 1967 году Артур с женой Бьянкой приезжали в Рязань. В другой раз органы госбезопасности не дали разрешения на приезд Шаде в Рязань, и Лиза встречалась с ним в Москве. Лиза также гостила у Шаде в Песнеке. Добавим, что Елизавету Иосифовну любила вся семья Артура. Еще в своем первом письме в Рязань Артур писал, что и для его жены Бьянки Лиза стала близким человеком, потому что он часто и подробно рассказывал ей о своей работе в подполье и о Лизе. Нечто большее, чем пережитая вместе опасность, скрепила этих людей. Артур Шаде, сам благородный и смелый человек, ценил и уважал Лизу, не забывал Аню. Еще в 1947 году он рассказал своей соседке в Песнеке, Маргарите Штайн, о Лизе и Ане. Когда Маргарита в 1948 году приехала учиться в Московский университет, то нашла там Лизу и они подружились. Они навещали друг друга и в Германии, и в Советском Союзе, и в Израиле. Маргарита писала длинные, детальные письма о своей жизни. В 2013 году Маргарита умерла, но Елизавета Иосифовна продолжает переписываться с ее мужем, дочерью и внучкой. Сын Шаде с женой приезжал к Лизе в Беэр-Шеву, они ведут переписку и всегда в курсе дел друг друга.

В 70-е годы Елизавета Иосифовна встречалась с Мареком Бухом в Варшаве (была там проездом). Были и другие встречи. После войны Марек жил в Польше, занимал высокие должности, в частности работал послом ПНР в Турции. Марек Бух был членом комиссии, занимавшейся возвращением в Польшу беженцев из СССР. Елизавета Иосифовна вспоминала, что во время их встречи, когда заговорили о прошлом, он заплакал: «Могли спасти много наших, но никто не захотел», имея в виду обещанную помощь от партизан, которая так и не пришла.

В 1976 году Елизавета Иосифовна снова была в Варшаве. Там она встречалась с Марылькой Ружицкой, которая жила в Сопоте, и с Ханкой Зелинской. Тогда же они побывали в Белостоке на второй конспиративной квартире Лизы на улице Хорощанской, 12. Их сопровождал житель Белостока Карпович[3]. Когда они зашли в дом, то сказали, что хотят посмотреть комнату, в которой во время войны жила разведчица. Хозяйка удивленно ответила, что не было там никакой разведчицы, жила там просто девушка. Когда она узнала, что Елизавета и есть та самая разведчица, то сказала ей: «Ну уж кому-кому, а мне-то вы могли открыться!» Тридцать три года назад та самая женщина сказала: «Żydzi mnie nie oszukają, ja czuję zapach żydów za kilometr!»[4]. А Лиза два года жила у нее за стенкой. Подошел сын хозяйки квартиры и протянул Елизавете какой-то листок. «Это, наверное, ваше?» Во время ремонта дома он нашел под обоями листок. Это была схема расположения немецкого гарнизона и зенитной артиллерии, спрятанная Лизой под обоями.

Примечания

  1. Президент Израиля Хаим Герцог в книге „Герои Израиля — исторические портреты“ написал о Хайке: „Хайка Гроссман осталась жива, сражалась в белостокском гетто, работала в кибуце в Израиле, стала членом кнессета и одним из самых уважаемых граждан нашей страны“.
  2. Согласно кашруту (своду заповедей, касающихся ритуальной чистоты пищи), еврейская традиция предписывает не смешивать во время одного приема пищи молочные и мясные блюда.
  3. Дмитрий Карпович — начальник штаба в партизанском отряде Алексея Карпюка и его земляк. Дмитрий Карпович был очень хорошим человеком, и Лиза была с ним постоянном контакте до его смерти.
  4. «Евреи меня не обманут, я чувствую запах евреев за километр!» (польск.).