Марина Шепелевич●●Путь девушки из Гродно: еще одно восхождение●Глава 10. Борьба с болезнью Аллочки

← Глава 9. В Москве. Институт иностранных языков (1945–1954)

Книга: Путь девушки из Гродно: еще одно восхождение Характер материала: Исследование Автор: Шепелевич, Марина

→ Глава 11. В Рязани (1954–1990)

Опубл.: 2016. Копирайт: правообладатель запрещает копировать текст без его согласия•  Публикуется с разрешения автора

Глава 10. Борьба с болезнью Аллочки

В Рязани у Лизы и Ильи родилось двое детей: сын Григорий и дочь Алла.

Семью Елизаветы Иосифовны постигло страшное горе: дочь Алла заболела.

Аллочка нуждалась в лечении и получала его в Москве. И вот снова Москва. Пребывание в городе, как обычно, возвращало к радостным минутам, проведенным с друзьями, но сердце Лизы было с дочкой. Все, кто знал о болезни Аллочки, стремились помочь, чем могли. Семья Сталя Волошина, университетского друга, пригласила Лизу к себе, и она в течение нескольких месяцев, когда Аллочка была в больнице (конец 60 — начало 70-х годов), жила в Москве у них. Сталь умер очень молодым, но Лиза дружила с его семьей: женой Сталя Инной и ее сестрой Лерой Годкиной. Лера была так добра, что предоставила Лизе свою комнату.

Аллочку положили в гематологическое отделение Морозовской больницы. Возглавляла отделение Е. А. Морозова, а консультантом Аллочки была Л. А. Махонова. Махонова очень хорошо относилась к Лизе. Лиза читала медицинские журналы на иностранных языках и рассказывала Махоновой о новых лекарствах. Как-то из газетной статьи Лиза узнала о мальчике возраста Аллочки, который был также болен, и ему помог препарат «Винкристин». Лиза рассказала Л. А. Махоновой об успешном применении «Винкристина». Лекарство стоило дорого.

«Ася Колетская, наша подруга, работала в министерстве торговли во главе с Патоличевым. Она рассказала министру, что ее маленькая племянница Аллочка остро нуждается в „Винкристине“. Патоличев дал Асе разрешение на покупку „Винкристина“. Лера Годкина, моя подруга, замечательный человек, получила первый препарат в аэропорту. Лекарство доставил Юрий Жуков, один из самых известных советских журналистов.

Люба Подлашек (возможно, фамилия искажена), родственница Юлека, была профессором биологии и в течение многих лет работала в Институте Пастера в Париже. Совершенно случайно я узнала, что Хаеле Маркус-Гутман, близкая подруга моей сестры Берты, была профессором биологии и работала вместе с Любой Подлашек в том же институте. Они прислали мне последние современные лекарства (в частности, „Винкристин“), чтобы спасти Аллочку. Люба обратилась в знаменитый онкологический институт за консультацией к профессору Амиэлю и профессору Бернару по поводу заболевания Аллочки. Как раз в то время Люба и Хаеле принимали участие в международной научной конференции в Москве. В Москву они прибыли по отдельности, но обе навестили нас. Мы встретились с Хаеле в гостинице. Со мной была Ида Сарычева, бывшая однокурсница. Когда Хаеле вошла в зал ожидания, на ее лице была счастливая улыбка, и, как она делала это много-много лет назад, когда я была маленькой девочкой, а Хаеле была молода, хотела поднять меня на руки. Мы были исполнены радости при виде друг друга и вспоминали наш родной город Гродно и наших старых друзей: тех, которые навещали нас часто, и тех, которые погибли во время войны. Ида Сарычева изумилась и воскликнула, что никогда в жизни не видела такого горячего проявления чувств.

Когда Аллочка почувствовала себя плохо и анализ крови был не очень хороший, я начала искать хороших специалистов-гематологов. Я обратилась к своей знакомой Леле Пригожиной. Леля была очень чутким, отзывчивым и добрым человеком и сразу же помогла мне. Она порекомендовала обратиться к академику Иосифу Абрамовичу Кассирскому. Затем Леля познакомила меня с учеником Кассирского Андреем Ивановичем Воробьевым. Андрей Иванович взял Аллочку в свое отделение в больнице Института биофизики».

Лиза всецело отдалась заботе о ребенке. Она вникала во все, что касалось ее лечения, и старалась максимально облегчить ее пребывание в больнице. "Вместе с моей дочерью Аллочкой мы несколько раз посетили Институт Гельмгольца, чтобы облучать глаза. Аллочка не знала свой диагноз. Она знала, что мы идем лечить глаза. Аллочка доверяла мне всецело — и вдруг врач не позволил мне войти в комнату, где происходило облучение. Было абсолютно запрещено входить в комнату. Аллочка знала, что я всегда с ней, и мы пришли, чтобы лечить воспаление ее глаз. Мое отсутствие могло быть подозрительным. Я решила обратиться к профессору, заведующему кафедрой. Вначале профессор не хотел даже слушать мою просьбу присутствовать при облучении. Но потом он выслушал мои аргументы, ничего не смог противопоставить и, в конце концов, сдался. Профессор дал разрешение и подчеркнул, что впервые нарушил правило.

Аллочка была очень добрым и преданным ребенком. Она пыталась помочь каждому, чем могла. Когда я приносила вкусную еду в больницу, ее первой реакцией было раздать ее больным людям, хотя больница в целом была для взрослых.

Однажды мы с Аллочкой выехали в другую больницу и там встретили мальчика Ваню из нашей больницы. После окончания процедуры мы все вернулись в свою больницу. Хотя Аллочка была очень слаба, она попросила меня сопровождать Ваню в его комнату и уложить его в постель, чтобы он отдохнул. Она предложила, что будет ждать меня во дворе. Сначала я отказалась, потому что сама Аллочка была очень слаба и устала. Я не хотела с ней расставаться даже на мгновение, к тому же и Ваню сопровождал врач из нашей больницы, но Аллочка доверяла только мне, и поэтому она попросила меня помочь Ване и настаивала на том, чтобы я это сделала.

Все в больнице очень любили Аллочку — и больные, и их посетители, и врачи, и сестры, и лаборанты, и нянечки. С Аллочкой беседовали, перестукивались. Дарили открытки с наилучшими пожеланиями космонавт Б. В. Волынов и физик Т. В. Курчатов. Взрослые дамы рассказывали ей о своих мужьях, в том числе о тех, которые их оставили и ушли к другим. Аллочка не могла этого понять и спрашивала меня, как такое может случиться. И я должна была поручиться за папу Юлека, Райкина, Андрея Ивановича и еще за кого-то, не помню. Лида из лаборатории заходила почти каждый день и обменивалась с Аллочкой новостями.

Вера Страшко облучилась на полигоне и много лет лечилась в 6-й больнице. Вера очень любила Аллочку. Она писала: «Аллочка, сама чуть живая, находила силы поддержать меня и дать мне силу решиться. Ясноглазая, добрая и умная, не по годам чуткая и восприимчивая живет в моем сердце Аллочка». Вера считала Аллочку своим главным доктором: «Аленочка, честное слово, сейчас ты для меня главнее всех главных врачей». «Ни к одному доктору я так не тянулась, как к этому беспокойному, сумевшему в таких условиях сохранить живую душу Человеку. Хочется прижать к себе девоньку, тоненькую березоньку нежную и, конечно же, ее маму». «Привязалась я к тебе и к твоей необыкновенной маме навсегда (какое счастье, Аллочка, что у тебя такая мама, на редкость Человек)».

Вера и Аллочка очень много общались в больнице и писали друг другу длинные письма во время кратковременных выписок. Аллочка часто упоминала Веру и в своем дневнике.

Из дневника Аллочки:

"По-моему, каждому человеку присущ в какой-то мере эгоизм (хотя, конечно, в любых правилах есть исключения, я имею в виду свою маму). И мне кажется, что Марина Давыдовна не должна была оставлять своих тяжелых больных на такого врача, как Т. В. Я по сравнению с ней — кандидат наук. Я преувеличиваю, но все-таки. Например, у меня понизились лейкоциты, Т. В. сказала, что надо прекратить принимать витамин Д. А я знаю, что в таких случаях наоборот увеличивают норму. Я переспросила: «Увеличить?» «Прекратить принимать», — ответила она. Позже мама сказала Т. В., что надо принимать на таблетку больше. «Да-да», — ответила Т. В. Какая-то она ко всему безразличная, не слышит, что ей говорят, не записывает, а позже переспрашивает все анализы у Лиды (лаборантки), но как только рабочий день кончается, она улетает, как на крылышках".

«Утром Андрей Иванович ввел для меня режимное положение. Это значит, что в мою палату можно входить только в масках и головных уборах. После этого пришли 4 человека брать анализы. Все были без масок. В довершение всего, Домна Григорьевна, нянечка, пришла убираться. У нее был страшный насморк, дышала она, как паровоз. Вот и все».

«14.3.70. Надо отвечать на письмо тети Веры, она мне написала 8 стр. о житии и жизни. Я не знаю, что ей написать, как ее утешить. У нее положение прескверное. Все болит, никому не нужен, нельзя работать, нечего делать. Тут уж поневоле руки опустятся. Постараюсь написать что-нибудь хорошее.

24.3.70. Тетя Вера прислала письмо с засушенными листочками, самые красивые на почте вытащили. Это часто так бывает, не стоит удивляться, а тем более расстраиваться.

8.4.70. Сегодня приехала тетя Вера. Приходила ко мне несколько раз. Теперь она будет часто ко мне приходить, я буду мало заниматься, а это совсем не желательно.

13.4.70. Я выписываюсь. Ура!!! Тетя Вера была так расстроена моей выпиской, что рыдала, наверное, час навзрыд. Я на нее за это обиделась. Мне не нравится этот эгоизм, хотя бы ради меня она должна была поддерживать мою выписку. Но я ее понимаю. Мне бы на ее месте было бы не менее грустно, хотя я бы постаралась это скрыть.

11.3.1970. У меня столько любви! Прямо не знаю, куда ее деть. Правильно сказал герой фильма: „Человеку необходимо состояние влюбленности в кого-нибудь или во что-нибудь“. Очень верно сказала также Анна Франк, что человек чувствует себя очень одиноким, если нет того, кому ты дороже всех на свете. Мне тоже нужна полная отдача. Человек, которого ты любишь, не может быть идеалом (кроме редких исключений), с этим надо смириться.

Я очень люблю Леночку, хотя она немножко, если можно так выразиться, не по мне. О недостатках говорить не стоит, у каждого есть свои недостатки, без них даже было бы скучно. Но раньше (я ее, видимо, очень плохо знаю) мне казалось, что она очень сложная натура, а теперь мне кажется, что люди как-то у нее делятся на беспросветных тупиц, средненьких и умных, хороших людей (я тоже начинаю так подразделять). Мне кажется, что это не так, я сама еще толком не разобралась. Вообще, Леночка слишком взрослая и немножко несовременная. Я не могу с ней откровенничать, думать, советоваться, я как-то ее стесняюсь, боюсь попасть впросак. А мне обязательно нужен такой друг, с кем я могла бы порассуждать, поделиться своими мыслями. У меня, наверное, сейчас такой возраст — переходный. Мысли вихрем проносятся в голове, и я сама в них запутываюсь.

У меня все мысли какие-то незаконченные, а я человек скучный, мне нужна точность и ясность, как говорится, прямая линия и сухие цифры. Но практически точные ответы бывают очень редко.

13.3.70. Заходил Андрей Иванович, я нарочно уставилась на него, чтобы как-нибудь выразить свое недовольство, раздражение, но он, по-моему, не заметил ни моего пристального взгляда, ни того, что я сидела развалясь (из-за чего я переживала)… Так бы и сказала им в лицо: „Надоели вы мне до чертиков“. Вы все время заняты своими конференциями, а я здесь становлюсь психом. У меня сейчас какая-то странная апатия, прямо (о Боже) жить не хочется… Чувствуешь себя какой-то ненужной. Все учатся, а я сижу здесь, как какой-то отщепенец…

18.3.70. Зашли Андрей Иванович и Марина Давыдовна. У Андрея Ивановича было видно очень хорошее расположение духа. Мы с ним поговорили по душам, правда, когда у него хорошее настроение, с ним разговаривать бесполезно, он только и знает, что отпускает шуточки. Марина Давыдовна смотрит на него, как всегда, задрав голову и с открытым ртом (прости меня, Боже, но как мне ее ни жалко, надо все же скрывать свое отношение). Даже настроение у нее стало делом минуты, в одно мгновение ее видишь сияющую, с лучащимися глазами, а в следующую минуту заплаканную, и я могу сказать почти с уверенностью, что Андрей Иванович сказал ей что-то хорошее или наоборот. Впрочем, я очень уж большую ответственность беру на себя своими рассуждениями.

Марина Давыдовна выписывать меня не собирается, потому что лейкоцитов мало. Бодрость помаленьку с меня скатывается в виде слез. Марина Давыдовна заходит ко мне каждый день, но я с ней стала довольно сухо обращаться: разговариваю мало, улыбаюсь натянуто и смотрю в потолок.

Лида говорит, что Марина Давыдовна даже переживает из-за этого. Ну, может быть, я смягчусь.

Позавчера приехала Марина Давыдовна. Обещала через две недели, а приехала через три. Вы так ее защищали в своем письме, что мне даже обидно стало. Я вовсе не обижаюсь на нее, то есть не виню ее (обижаться-то обижаюсь) за то, что она положила меня и ушла в отпуск.

Марина Давыдовна работает с утра до вечера. И очень много у нее неприятностей. Часто от начальства выходит вся в слезах. Лиде даже жалуется, что хочет уйти, что никому не нужна ее работа. Но это только слова. Очень ее жалко, столько работает человек, всю себя отдает — и за это такая благодарность. Вот ведь люди!»

В своем дневнике Аллочка уделила место и некоторым врачам из тех, что ее лечили. Марина Давыдовна Бриллиант и Андрей Иванович Воробьев. Вспоминает Елизавета Иосифовна: «Это были замечательные врачи, преданные своей работе и своим пациентам, грамотные, проницательные. Марина читала медицинские журналы на нескольких языках и знала о последних открытиях в своей области медицины. Марина знала абсолютно все о каждом пациенте в клинике. Огромная преданность пациентам вызывала их любовь. Марина Давыдовна стремилась ободрить и поддержать их. Она регулярно приносила интересные книги для Аллочки: „Граф Монте-Кристо“, „Король Maтиуш“ и другие». Несколько раз я получала разрешение ночевать в больнице, в кабинете Андрея Ивановича. Однажды я заболела и осталась в больнице на ночь, спала в кабинете Андрея Ивановича, потому что в больнице не было ни одной свободной палаты. В 6:00 утра Марина Давыдовна тихо открывала дверь кабинета, стараясь не разбудить меня. Она обычно приходила в больницу с первым поездом метро и оставалась допоздна. Из письма лаборантки Лиды: «Марина Давыдовна, по-моему, ночует в больнице, остался один нос».

Андрей Иванович не только лучший специалист в гематологии, но и очень образованный во многих областях человек. В то время когда Аллочка находилась в больнице, Андрей Иванович был заведующим этого отделения. Его уважали и любили все врачи и пациенты. Каждый больной хотел проконсультироваться именно у него. Даже всего лишь после консультации больной чувствовал себя лучше. Андрей Иванович знал, как говорить с больными людьми, знал, какие темы обсудить с ними. Он знал и как угодить Аллочке, как сделать ее счастливой. Андрей Иванович предложил нам пойти посмотреть выступление Аркадия Райкина в Москве. Аллочка была счастлива, что увидит своего любимого актера. Когда мы вернулись в больницу, Андрей Иванович вошел в палату и попросил рассказать ему о выступлении Райкина. Он знал, что Аллочка могла подражать Райкину, и потребовал повторить все в деталях, но Аллочка застеснялась, она сказала: «Я не Райкин, у меня получается далеко не так точно».

Тогда Андрей Иванович отреагировал: «За что же я стараюсь достать вам билеты?»

Это только небольшой штрих к тому, как Андрей Иванович относился к своим пациентам.

Андрей Иванович заходил к Аллочке и спрашивал, что у нее болит. Она обычно отвечала, что ничего не болит. «Ты врешь, Алка», — говорил он.

Из письма лаборантки Лиды: «Дорогая Елизавета Иосифовна, если бы вы только знали, как я благодарна Андрею Ивановичу за человечность, сколько я билась и от скольких дверей получила поворот, а главное — равнодушие и жестокость, а Андрей Иванович все сам уладил. Андрей Иванович очень похудел, наверное, нельзя так выкладываться на работе, а может, это счастье»".

Аллочке пытались помочь университетские друзья Лизы.

«Мы дружим с Валей Зуевой со студенческих лет. Валя Зуева необыкновенно чуткий и добрый человек. Валя работала в МГУ на географическом факультете, заведовала кафедрой иностранных языков. Человек она всегда была очень занятой, так как одна воспитывала двух детей, Олю и Женю. Однако она часто приходила к Аллочке в больницу, несмотря на то, что ехать приходилось в противоположный конец Москвы. Валя узнала от коллег в университете, что известные ученые М. П. Чумаков и М. К. Ворошилова создали препарат для лечения рака крови. Они передали нам этот препарат. Аллочке он не помог». Тогда Лиза передала препарат своему двоюродному брату Люсику Чернову, но и ему он не помог. Люсик, в свою очередь, передал этот препарат соседу по палате. Этому соседу препарат помог, улучшились анализы и самочувствие.

Борьба за Аллочку продолжалась. В рязанской школе работал учителем Александр Исаевич Солженицын, и одной из его учениц была Лена Фролова. Семья Фроловых дружила с Лизой. Фроловы рассказали Солженицыну о Лизе и о том, что она часто ездит в Москву к Аллочке, и Солженицын обратился к Лизе с просьбой отвезти свою рукопись Александру Твардовскому, главному редактору журнала «Новый мир».

Елизавета Иосифовна говорит: «Многие плохо отзываются о Солженицыне, а я знаю его с хорошей стороны. Я часто ездила в Москву к дочери, где она лечилась, и по просьбе Солженицына передавала его рукописи главному редактору журнала „Новый мир“ Александру Твардовскому. У Солженицына был валютный счет, куда ему перечисляли гонорары за публикации за границей. Как раз появилось новое лекарство, говорили, что оно помогает. И Солженицын предложил взять деньги на лекарство для Аллочки с его счета и сказал, что неважно, сколько оно будет стоить, хоть миллион». Деньги не понадобились, потому что друг А. Солженицына, Жорес Медведев, известный ученый-биолог, договорился с создателями лекарства, и они прислали его бесплатно. В том же интервью для нью-йоркского музея Елизавета Иосифовна говорит: «Благодарю Солженицына за то, что он сделал для людей, и в моем горе он тоже сильно помог». Но лекарства не помогли. В возрасте пятнадцати лет Аллочка умерла, похоронена в Рязани.