Леонид Гроервейдл●●Кое-что о наших соседях●Часть 21

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск

Книга: Кое-что о наших соседях
Характер материала: Эссе
Автор: Гроервейдл, Леонид
Дата создания: 18/11/2011. 
Часть 21

Содержание

Идеологическая борьба за кормушку

У дороги из Ариэля в Карней-Шомрон стоит арабская деревня Джинсафут. У неё есть необычная особенность. Там большая мечеть стоит не в центре деревни, а на окраине. За те месяцы, что мы ездили мимо, происходило интенсивное строительство новых домов. Целое поле между дорогой и деревней на глазах превращалось в новый квартал. Строилась там и новая мечеть – тоже на самом краю.

Эмблема Народной партии Палестины - бывшей компартии

Я не сразу заметил это. Вообще-то, так не бывает. Мечеть – основа общины. Без неё нет деревни, а есть так себе – случайное скопление домов. Один из коллег, долго живущих в Ариэле, рассказал мне, в чём дело.

Деревня долго контролировалась какой-то коммунистоватой террористической организацией – то ли Народным фронтом освобождения Палестины, то ли собственно коммунистической партией Палестины, то ли ещё чем-то из этой компании. Эти типы получали подпитку из СССР и Сирии.

И, по традиции социалистов, были настроены резко против религии. Не любили режимы Саудовской Аравии и стран Персидского залива. Пользовались полной взаимностью со стороны этих режимов и их местных клиентов.

Понятно, что в любом мулле они видели вражеского агента, который будет подрывать их влияние в пользу конкурентов (ХАМАСа, а ранее – его предшественников). И не давали строить мечеть.

Когда советская подпитка кончилась, влияние этой гоп-компании сильно ослабело («какой ты атаман, если у тебя нет золотого запаса!»). В деревню повадились хамасники. Троим старейшинам деревни отрезали уши. Теперь деревню контролирует ХАМАС. И строит мечети в авральном порядке.

Пшеница

Вдоль дороги на Кдумим время от времени встречаются небольшие поля пшеницы. Поля как поля – со следами обработки. А в самом Кдумим и многих других местах сплошь и рядом на пустырях растёт дикая пшеница. Просто так, как трава. Лужайки, заросшие пшеницей, сравнимы по площади с полями вдоль дороги.

Причём это не дикий предок – однозернянка, а тот же сорт, что на полях – с крупными колосьями, содержащими помногу зёрен.

Несколько раз, сидя на посту на Мицпе-Ишай и в других местах, где были близко арабские дома, я видел, как арабы собирали эту пшеницу. Вручную, серпами. Они предпочитали работать поздно вечером, а то и вовсе ночью. Видимо, из соображений, что не так жарко. И вряд ли эта работа у них была основная.

На лужайках не было видно никаких следов вспашки и посева. Скорее всего, зёрна, теряемые при жатве, служат достаточным посевным материалом.

Может быть, пшеница осталась с тех пор, как на этом месте были деревни оседлых жителей Самарии, земледельцев. Сотни лет тому назад.

Покупки в Фундуке

Питы

В деревне Фундук на проезжей улице стоят две пекарни. По дороге домой коллеги часто останавливались возле одной из них – купить свежих пит, булочек и ещё чего-нибудь. Протягивали деньги в окно машины, и им приносили товар и сдачу.

Питы на выходе из печи

Я посмотрел на это и тоже стал покупать. Свежая, горячая пита действует волшебно на голодное брюхо. Особенно очень хорошо сделанная.

В пекарне работало несколько пекарей, похожих на комплект матрёшек: очевидно, родные братья с небольшим перепадом по возрасту. От усатого мужика лет тридцати до мальчишки непонятного калибра. Судя по росту, ему должно было быть лет восемь, но ширина плеч и выражение лица давали уже подростковых возраст. Выложив очередную партию свежих пит на посыпанный мукой стол у дороги, он садился рядом на низенькую табуретку и закуривал. Вот от этого, наверное, и не вырос.

Десяток пит стоил там два шекеля. Через некоторое время подорожал аж до двух с половиной. В то время в ариэльской пекарне десяток пит стоил семь шекелей, в супермаркете десять, а в кдумимском магазине – двенадцать. Доллар тогда шёл примерно за 4.50 шекеля.

Однажды я уплатил за покупку двумя монетами по шекелю и пятью десятиагоровыми. Мне вернули гривенники и сказали, что такие монеты тут не в ходу. Пожалуйста, что-нибудь крупнее. Я дал шекель и получил полшекеля сдачи. Гм-м-м… Бедные люди, не признающие мелочь деньгами.

Иногда мы видели у этой пекарни «тендер» с жёлтыми номерами, в который питы грузили мешками. Это были те, кто торгует фалафелем и шуармой. Если нам, розничным покупателям, десяток пит стоил два с полтиной, можно себе представить цену для того, кто покупает пару тысяч. Стоит за таким товаром углубиться в Самарию.

Продовольственная лавочка

Однажды по дороге в Кдумим один из коллег попросил водителя остановиться у крайнего магазина. Время было уже тёмное, кругом не было ни одной еврейской машины, и я выразил сомнение в необходимости туда соваться. Коллега рыкнул: «Боишься – не покупай» и пошёл в магазин. Вышел с упаковкой сигарет. Сто штук за 25 шекелей. Кустарного производства из самосадного табака. Пачка обычных сигарет (10 штук) в израильском магазине стоила 10-15 шекелей. В чём разница по качеству – не знаю, не курю.

Примерно через год мне случилось ехать в Кдумим в аварийном порядке – рано утром с ночной смены (см. ниже). Надо было запастись хоть чем-то съедобным на долгий день. Я зашёл в тот же магазин и купил там литр израильского консервированного молока за 5.50 (стандартная цена) и коробку хумуса местного производства (250 г) за 3.80. В ариэльском магазине такая коробка самого дешёвого сорта стоила 7 шекелей.

Говорят, что в магазинах арабских деревень цены для евреев выше, чем для своих. Может быть. Я не проверял.

Мицпе-Кдумим - граница с Кадумом

Кдумим, дорога в деревню Кадум в 2004 году.

В одном из мест в территорию Кдумим вдаётся этакий залив – оливковая плантация. Она разделяет два квартала посёлка. Участок много раз пытались купить у владелицы – старой женщины, которой эти деревья уже не нужны. Но кто-то в деревне Кадум не позволяет ей продать. Кстати, по закону палестинской автономии, скопированному с иорданского закона, продажа недвижимости еврею карается смертной казнью.

Проход арабов через кдумимский "полуостров"

Ситуация на местности симметрична. С точки зрения жителей Кадума, территория Кдумим в этом месте отрезает одну часть деревни от другой. Тот, кто идёт пешком в Джит или Шхем, может пересечь этот «еврейский коридор» за пять минут. А в обход идти несколько километров.

Поэтому существует договорённость между соседями. Жители Кадума (и только они) имеют право проходить через эту полосу. Но не проезжать на машине.

С двух сторон, на входе и выходе с этого «полуострова», стоят сторожа при шлагбаумах. Впустив арабов для прохода, один сторож говорит другому по уоки-токи, сколько и кого идёт в его сторону. На выходе второй сторож проверяет, не свернул ли кто-нибудь в сторону по дороге.[1]

Мой пост был с внутренней стороны Кдумим. На улице ещё шло строительство. Недостроенные дома достраивались короткими перебежками, в периоды временной «разморозки» строительства в поселениях. Тогда я по два-три часа вечером держал в поле зрения нескольких арабов – строителей.

В четыре часа утра начинался проход людей. Почти всегда одних и тех же. Пару раз посмотрев в их документы, чтобы убедиться в записи «Кадум» в графе места жительства, я запомнил их и пускал автоматически.

Первым – в четыре с малым хвостиком – шёл мужчина с мальчиком лет десяти. Потом – рабочие в заляпанной краской одежде. Торговцы с товаром – на базар. Студенты, старшеклассники.

Подъезжал на немыслимо старой драной малолитражке солидный господин в старом, но отлично отглаженном костюме и галстуке. Часто с ним было ещё один – двое таких же. При первой встрече они все показали мне служебные удостоверения шхемской больницы. У шлагбаума они вылезали из машины и дальше шли пешком. Машину уводил назад сын солидного господина – парень лет двадцати.

Проходила компания девушек с пачками учебников в руках. Все в плащах – балахонах и капустоподобных платках. Однажды одна из них явилась в чёрной глухой парандже поверх всего остального. Показала документ. Толку с документа не было, потому что лица не видно. Но видно было, что это девица, а не мужик, и я решил не обострять ситуацию. Пропустил.

Дневной сменщик, имевший с ними дело целыми днями (а до того – в армии), объяснил, что это у них по поводу траура.

Проезжал на лошади старый хрен в белой куфие. На седле с двух сторон были навьючены пластиковые коробки литров на десять с плотными крышками. И что он там везёт? Я попросил открыть одну коробку и показать. Хрен скорчил такую рожу, какой скисляют молоко, и открыл крышку. Там стояли, залитые рассолом, четыре брикета чего-то вроде брынзы. Параллелепипеды примерно 10х10х40 см. И хотя, теоретически, это могла быть и взрывчатка, я его пустил. После этого каждое утро, проезжая мимо, он плевал на землю – не в меня, но в мою сторону.

Однажды подошла группа студентов. Все показали документы. У одного значилось место жительства – Шхем. Значит, его пропускать через территорию Кдумим нельзя. Тем более, что на воротах выхода торчал офицер безопасности. Я запросил его, что делать с нестандартным парнем. Ответ: не пускать.

В это время остальные объясняли мне, что они все студенты одного факультета спорта (?) и знают этого парня. Что он двоюродный брат того, кто говорит со мной, и племянник мухтара Кадума. А сам говорящий – сын мухтара. И чтобы я сказал это начальству.

Сказал. Ответ: не важно. Пусть идёт назад.

И компания студентов пошла на занятия без племянника мухтара. А он пошёл в обход. Порядок есть порядок.

В сезон сбора оливок приходили группы мужиков обирать деревья, растущие возле конторы местного совета. По договору о продаже земли, все деревья, которые не мешали строительству остались на месте и в собственности прежних хозяев. Соответственно, и пропускать их полагалось без проблем.

Практически никто при необходимости заговорить со мной не говорил на иврите. От солидных медиков и студентов до сборщиков оливок и работяг – строителей все говорили по-английски. Кто насколько мог.

Вежливость стоит дёшево, а невежливость обходится дорого

Иногда среди ночи подъезжали военные машины – одна или две. Я открывал им шлагбаум, и они ехали патрулировать деревню Кадум.

Однажды глухой ночью я увидел в оливковой роще двух арабов. Метрах в ста пятидесяти от улицы. Они что-то там делали, стараясь не шуметь. Хотя земля их, и они, в принципе, имеют право там быть в любое время, ситуация мне не понравилась. Я вызвал офицера безопасности. Прежде, чем он доехал, мимо проехала машина военных. Я их остановил и обратил внимание на арабов.

Из машины вылезли капитан и двое солдат. Офицер позвал арабов, они его послали. Тогда военные пошли на место и доставили любителей ночных прогулок на нашу территорию. Им это не понравилось. Разговор пошёл не громкий, но неприятный для грубиянов. Тем временем приехал офицер безопасности и подключился к процессу.

Я отошёл к будке: дальше не моё дело.

К моменту, когда приехала полиция, эти двое уже были упакованы в пластиковые «браслеты». Насколько я понял, по итогам разговора возникло подозрение в краже оливок с чужих деревьев. Арабов увезли в полицейский участок Кадум (в нашу полицию).

Оливковое масло из Кадума

Коллега, который стоял на этом месте днём, завёл кучу знакомств среди проходивших мимо него жителей Кадума. Он выяснил, кто будет продавать свежее масло после выжимки и сообщил всем. Привезли и оставили ему деньги, вечером он вручил всем заказанные бутылки. Арабы продавали масло по 10 шекелей за литр.

Тарой служили двухлитровые пластиковые бутылки из-под газировки. На этикетках – всемирные слова, узнаваемые на любом языке: Кока-Кола, Фанта, Спрайт – всё на арабском. Соображения безопасности в данном случае не возникали: продавец масла известен, в случае чего никуда не денется.

Электрочайник арабского производства

Ночью в будке хорошо выпить чаю. Я возил с собой кипятильник и чашки.

Брать в эти походные условия электрочайник не хотелось. Этот прибор сейчас стоит около ста шекелей, а тогда был дороже – до двухсот. А коллега, стороживший днём Мицпе-Ишай, раздобыл дешёвый чайник.

Он имел дело с арабскими строителями, работавшими там. Их бригадир, израильский гражданин, живший в Фундуке, купил для него там такой же чайник, каким пользовался сам. За 10 шекелей. Сказал, что в этом магазине электротоваров еврею продали бы его за 15. Я попросил достать и мне такой – и получил это чудо техники.

Литровый пластиковый кувшин с крышкой. Где-то внизу нагревательный элемент, привинченный ко дну болтом. Конечно, никакого термостата и прочих излишеств. Просто сосуд, а внутри нечто вроде самодельного кипятильника, какие советские командировочные мастерили из бритвы «Нева».

На кувшине было две наклейки. На одной координаты производителя – адрес по-арабски и номер мобильного телефона стандартными мировыми цифрами и арабскими, которые выглядят совсем непривычно. На другой, овальной – какой-то текст сильно красивыми буквами. Не то цитата из Корана, не то инструкция по несованию пальцев в розетку.

Прибор обладал рядом недостатков, но проработал три месяца, пока сдох. Я оставил его на посту, и мой коллега, работавший днём, забрал его на другую точку. А там применил обычную отвёртку и починил его.

Мне купили ещё один. Тот жил четыре месяца, и я оставил его коллегам при смене поста.

Третий поил меня почти два года. Этой бросовой технике не были страшны никакие тряски и удары. Там было просто нечему ломаться. Да и не жалко – за такую цену.

Примечания

  1. Кстати, некоторые жители Кдумим тоже "срезали" дорогу между двумя частями посёлка через эту оливковую плантацию. Впрочем, имея при себе оружие.


К оглавлению.