Борис Беленький●●«Враг народа». Мои воспоминания●Глава 10. Дипломный курс
| ← | Книга: «Враг народа». Мои воспоминания Характер материала: Мемуары Беленький, Борис |
→ |
| Дата создания: Могилев, 1967 г., опубл.: 2013 г.. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений |
Тема моего дипломного проектирования: «Новая ж.-д. линия Казань-Оренбург с деталью переход через реку Каму у г. Чистополя». Мои главным руководителем был профессор К. Н. Кашкин, это был старый человек, в прошлом строитель Транссибирской магистрали. Я вспоминаю о нём большим уважением. К студенту он относился как к взрослому человеку, предоставляя ему право технических решений и требуя лишь оправдывающих оснований. К сожалению, после окончания института мне не пришлось с ним видеться. Он погиб, как заключённый на Байкало-Амурской магистрали, которая вся строилась силами заключённых. Точные причины его ареста мне неизвестны, но кое-что я слыхал и готов считать это правдой.
Константин Николаевич Кашкин был назначен главным инженером сверхмагистрали Москва-Донбасс. Проект дороги только составлялся, и К. Н. Кашкин настаивал на наивозможном смягчении руководящего уклона, кажется до 6 тысячных. Это его требование было квалифицировано как вредительство, и отсюда все последствия. Как инженер, уже по истечении многих десятилетий, могу сегодня сказать, что большего произвола, большего беззакония мир еще не знал. Старик 70 лет, а может быть и старше, по многолетнему опыту излагающий своё решение, (он автор уникального труда «Экономика изысканий жел. дорог»), относится за это к вредителем и погибает в заключении. А линия Москва-Донбасс, выстроенная по более крутому уклону (кажется, 11 %) неоднократно уже смягчалась, но никто о Кашкине не вспомнил.
Работа по дипломному проектированию производилась в стенах института без права выноса. Листы ватмана наклеивались на чертёжные доски и срезались лишь перед защитой. Огромный зал дипломного проектирования носил имя Н. П. Пузыревского. За какие заслуги залу присвоено имя Пузыревского не знаю, но личность его заслуживает быть освещённой. Огромного роста, широкоплечий, седой тяжеловес, он, вероятно, происходил из той польской знати, которая после восстания 1863 г. устремилась на царскую службу. В Путейном ведомстве их было особенно много, и многие из них приобрели видное ученое имя. Таковы профессора Янковский, Ляхницкий, Чечот и др. Н. П. Пузыревский получил звание профессора за работу по изысканию и проектированию канала Волга-Дон ещё в царские годы, задолго до 1-ой империалистической войны (так что приоритет создания этого канала не принадлежит Советам).
В мои студенческие годы Пузыревский читал курс «Основания и фундаменты». Ещё до моего знакомства с этой кафедрой я был наслышан о юморе, возникающем на лекциях Пузыревского, и решил сам проверить эти разговоры. Вхожу в аудиторию на 2-ом этаже. Народу полно, ожидается Пузыревский. Сегодня он будет выводить свою знаменитую формулу для расчёта фундаментов, составляющую гвоздь написанного им курса «Основания и фундаменты». И, действительно, лекция вызывает смех: формула с выкладками не умещается на одной доске и даже в окончательном виде занимает две доски. В ней много тригонометрических функций. Человек, следящий за выкладками, не всегда успевает осознать их правильность. Вот, кто-то из студентов сзади меня прерывает лектора: «Профессор, а там ведь надо cos, а не tg…». Пузыревский, не задумываясь, говорит: «да, да», стирает tg и пишет cos. Я тоже слежу за выкладками и вижу неправильность сделанного исправления, подаю реплику: «Профессор! Надо оставить tg, как было, а не cos…» Пузыревский стирает cos и пишет tg. Сзади весёлое оживление, смешки. У Пузыревского речь намного отстаёт от мысли, и мел бегает по доске до изложения. Я привёл профессора Пузыревского, как пример архаичности в преподавании в мои годы. «Основания и фундаменты» — весьма важный для строителя предмет в институте, сводился к сложнейшей, практически неиспользуемой никем формуле Пузыревского. И весь курс, написанный Пузыревским, не содержит материалов по техническим решениям фундаментов, как, скажем, в курсе Дмоховского и др. Не удивительно, что студенты из этого курса почти ничего не выносили. Работали мы в дипломном зале ежедневно по многу часов и были бесконтрольны. Считалось нормальным сделать дипломный проект за календарный год. Имелись уникумы, которые над дипломным проектом просиживали 3 года и более. Тогда это еще не возбранялось.
По мысли некогда утверждавших порядок, что на выпуске студент должен делать дипломный проект, как пробу и проверку знаний видимо предполагалось, что студент на дипломном курсе повторит некоторые отделы из теоретического курса института (встречающиеся в проекте), обогатит свой кругозор чтением специальной литературы и т. д. Стремления и пожелания, конечно, были правильные. Может быть, раньше эти цели и достигались дипломным проектированием. Но в мои годы, увы! и ах! Всё сводилось к проформе. И студенты заканчивали институт с весьма малым теоретическим багажом. Особенно скудны были познания в области математики, физики, строительной механики, сопротивления материалов и т. д. А ведь без знания этих дисциплин инженер уподобляется, в лучшем случае, технику. В смысле повышения своей инженерной эрудиции, повторения и чтения специальной литературы на дипломном курсе я не составлял исключения и стремился, наравне с другими, скорее выскочить из института. Это, тем более, диктовалось мне, что моё душевное состояние в эту пору было неуравновешенно. Я даже не исключал возможности исключения меня из института, как оппозиционера.
В партийном отношении я тогда находился между двумя влияниями, двумя силами. Многие товарищи, желая отколоть меня от оппозиции, доказывали, что оппозиция разрушает единство партии и что это чревато опасностями в период капиталистического окружения нашей страны. Этот довод на меня сильно действовал, и я частенько задумывался, прав ли я. Но с другой стороны передо мной вставал Сталин с его методами руководства, с физиономией по «Завещанию» Ленина, и я не мог мириться с ним. И так в состоянии внутренней борьбы проходил 1928 год, но никаких антипартийных дел, конечно, не делал и, хоть не был аполитичен, от партийных дел и, тем более, борьбы был далёк. Время и внимание поглощали академические занятия. А партийная борьба тем временем шла. К этому кажется времени относится заявление Кулева на партийном собрании о «козырной семёрке» Дело в том, что Сталин в поисках убивающих оппозицию обвинений выдумал, что оппозиция связалась с капиталистическими странами, чуть ли с контрразведкой и .тд. Но когда народ этому не поверил, и вообще смехотворность этого обвинения была ясна, Сталин экспромтом предложил ввести 7-часовой рабочий день. Как говорил Кулев, это предложение на Политбюро Сталин сделал, когда Бухарин одевал галоши, собираясь уходить. И что всего удивительнее, оно было принято задолго до Хрущёва. Это предложение о 7-часовом рабочем дне явно преследовало привлечение симпатий к нему народа и поднятие его Сталина авторитета. Вот почему Кулев и говорил: «Не вышло с червонным валетом, так вытащил козырную семёрку». Конечно, предложение о 7-часовом рабочем дне тогда не вязалось с экономикой страны и очень скоро заглохло. Оно характерно для того времени, как обманный приём Сталина.
Лето 1928 г. я провёл на постройке ж-д. моста через Березину новой строящейся ж.д. линии Рославль — Могилёв — Осиповичи. Это была моя последняя практика, и я занимал должность сменного инженера. Работы велись в 3 смены. Меня, как самого молодого, норовили всегда ставить в ночную смену. Я приходил в темень, спускался в кессон и после этого давал разрешение спускаться рабочим. Ночь тянулась нескончаемо долго, и на заре я не всегда находил силы бороться со сном. Иногда я засыпал стоя. Жил и питался в рабочей артели, до ближайшего имения было км 6. Видимо, всегда на таких постройках неизбежны несчастные случаи. Были они и у нас. И даже с одним инженером упавшим и разбившимся.
Было много случаев заболевания профессиональной кессонной болезнью, которая кессонщиками называется «заломай». Сам я ею не страдал, но, со слов людей, больной испытывает боль в костях и во всём теле. Врач не знал средства против этой болезни, а рабочие сами лечили себя глиняными ваннами. Долго работавший на кессонах, как правило, глохнет. И это естественно. Это происходит от частого шлюзования при спуске в кессон и при выходе из кессона. И в том, и в другом случае из-за перемены давления барабанные перепонки ушей испытывают повышенные нагрузки и порой даже лопаются. С октября 1928 г. по февраль 1929 г. продолжал работу над дипломным проектом. К марту 1929 г. собралось 11 человек, закончивших проектирование и на 5 марта 1929 г. была назначена защита. Она состоялась в актовом зале института. Мне предоставили 30 минут. После моих ответов на вопросы, что я рассказывал и как не помню. Было несколько вопросов, на которые я ответил и вдруг аплодисменты всего заполненного людьми зала. Я стал инженером. Это была одна из последних защит.
Масса рабфаковцев, поднимаясь по ступенькам института от курса к курсу, к 1930 году добралась до дипломного курса. Это были, главным образом, отставшие по неуспеваемости или по бытовым условиям. То ли их набралось много, то ли с целью облегчить вручение им дипломов, то ли, наконец, по настоянию профессоров, доказывавших незрелость студентов и формальность, в которую превратилось дипломное проектирование, а может быть, по всем причинам вместе взятым, состоялось решение о выпуске этой массы студентов без дипломного проектирования. И сразу в 1930 году «родилось» много Инженеров-путейцев.
Как я узнал позже, такое «мероприятие» сразу пополнившее ряды инженеров, но бесспорно понизившее их качество, было проведено во многих Учебных Заведениях Страны.
Вообще, в эти годы в вопросах преподавания в Высшей Школе сделаны были всякие послабления, если не выразиться резче, по существу развратившие студентов и резко снизившие уровень образования.
Я имею в виду бригадный метод преподавания. Представьте себе группу студентов в 5-6 человек, аккуратно, в обязательном порядке, посещающих занятия в группах. На экзамене или зачете за эту бригаду отвечает бригадир (иногда другой знающий), а зачеты записываются всей группе. К чему, как не сокрытию за спиной одного, двух знающих это ведет?
Говорят, что это нововведение исходило из Министерств, но едва ли без санкции ЦК партии.
И даже в этом деле обман.
Я мог бы как Артемий Карташев Гарина-Михайловского или подобно ему сказать: «Всё, кончились волнения, бессонные ночи»… и я положил мел. Отныне я Инженер.
Артемий Карташев поехал праздновать окончание института к родным в имение отца. Мне же ехать было некуда. Да, видимо и другим моим товарищам по защите было некуда ехать. Поэтому был нанят кабинет в захудалом ресторанчике и 3 дня мы пили.
Что мы пили и ели, что говорили, не помню. Помню лишь, что было много красных раков. Помню ещё, что в числе гостей был Начальник или Зам. Начальника 2-го отделения милиции (этого района), который кому-то из окончивших приходился не то родственником, не то хорошим знакомым.
Выпуск был обмыт в захудалом ресторанчике. Отныне я инженер. Можно и нужно вступать в инженерскую деятельность. Но как это сложно! Меня усиленно уговаривают остаться на преподавательской работе, на кафедре по своему выбору: математическим, сопротивления материалов или основания и фундаменты. Я отказываюсь и, только благодаря выбранной формуле: вернусь после нескольких лет работы на строительстве, мне удалось отмахнуться от института.
Мне тяжело в институте оставаться. Мне нужна другая атмосфера, надо разрядить в себе внутреннюю борьбу. Может быть, производство этому поможет. Вместе с тем, ещё живёт студенческая в себя неуверенность, надо ещё многому учиться. На эксплуатацию никак не тянет. Представляется скучным производить ремонт и содержание путей и зданий, жить где-нибудь на отдалённой глухой участковой станции. Надо идти на строительство. И я принимаю приглашение на строящуюся ж.-д. линию Рославль-Могилёв-Осиповичи, где я провёл свою последнюю производственную практику на постройке моста через р. Березину.
