Абрам Бенцианович Соломоник●●О языке и языках●Глава 3
| ← | Книга: О языке и языках Характер материала: Исследование Соломоник, Абрам Бенцианович |
→ |
| Дата создания: 2009, опубл.: 2010. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений• опубликовано с разрешения автора |
Глава 3. Язык как знаковая система
Я обещал рассмотреть язык с трех различных точек зрения: таким, каким он традиционно представляется лингвистам, которые изучают данный предмет со всех сторон и во всех деталях; в виде социального феномена и в виде знаковой системы. Эта глава посвящается последней из перечисленных точек зрения. Что же это такое, и чем отличается это видение от двух остальных?
Но прежде несколько терминологических пояснений, поскольку данный подход в лингвистике еще не принят; с ним не знакомы не только неспециалисты, но и некоторые филологи.
Терминологические пояснения
Итак, что понимается под знаком? Знак — это материальный объект, обозначающий не только самоё себя, но и что-то другое (его референт), что придает знаку его значение. Знаки бывают самые разные. Утренняя заря обозначает близкий рассвет, наступающее утро. Показанный кому-то кулак обозначает угрозу. Кружок на географической карте обозначает город или поселение городского типа. Слово кодирует что-то из реальной действительности. Буква на письме ставится вместо звука, используемого в речи: если вы правильно его произнесли, то вкупе с другими звуками он составит слово. Цифра или иной математический значок обозначает некое количество либо количественное соотношение. Все перечисленные вещи (и многие-многие другие) суть знаки. Все они реально существуют; их можно потрогать, увидеть, услышать и понять.
Но чтобы их понять, требуется еще одно условие. Знак соотносится не только с обозначаемым предметом, явлением либо событием (их мы будем называть референтами), но и с отражением этих референтов в нашем мозгу. Если у нас в мозгу не создано определенное понимание в отношении референта для знака, то мы никогда не поймем его содержание. Нам надо знать, что вслед за утренней зарей наступает утро, иначе мы не поймем знакового содержания зари. Нам надо понимать, что показ кулака обозначает угрозу, что кружок на карте показывает город, а буква выражает некий звук (надо также знать, какой именно). Таким образом, знак всегда включается в тройственное отношение:
Знак как бы включается в виде элемента в понятие о референте, которое либо существовало раньше, либо создается заново при встрече со знаком. Скажем, мы в детстве неоднократно видели бабочек и знаем, что это такое. Уже в зрелом возрасте нам попалась коллекция бабочек либо книга о бабочках. В этом случае мы включаем новое знание в имевшиеся у нас прежде представления по данному вопросу. Бывает, что мы впервые сталкиваемся со знаком и с явлением, которое знак обозначает, тогда и создание образа этого явления появляется у нас только при встрече с его знаком. Мы изучаем и знак, и обозначаемое явление, строя себе представление о том и о другом. Без наличия всех трех элементов конструкции представление о знаке сложиться не может. В таком представлении неотъемлемой частью будет понимание факта, что это вот знак данного явления, что именно он нам его показывает, объясняет и собирается делать это в дальнейшем.
Представление о знаке и о его референте может сложиться только в мозгу у человека. Никакое другое живое существо, тем более, неживая природа, такого представления построить не могут, потому что в него входит ясное понимание факта, что это вот — знак, он представляет то-то и то-то, а не только выступает сам по себе. Функция представления, репрезентации чего-то является ведущей в понимании знака; а она может возникнуть исключительно в человеческом мозгу. Поэтому иногда человека называют существом символическим.
Знаки собираются в знаковые системы. Именно в системе знаки, так сказать, «работают». Они обрабатываются по определенным правилам системы. Такие правила называются алгоритмами системы. Не будь систем, знаки бы не использовали и части своих огромных возможностей, ибо целью их создания является не только простое обозначение референтов, но обработка референтов в знаковом воплощении. Создав знаки, люди получили в свое распоряжение возможность манипулировать не самими реальными предметами, а их обозначениями. Мы зачастую не можем обрабатывать предметы в натуре: то они слишком малы (атомные частицы), то слишком велики и находятся в отдалении (астрономические объекты), то нам просто удобней работать не с предметами и явлениями природы, а с их изображениями. Это обстоятельство предоставляет нам огромные возможности сэкономить время и усилия.
Так что же такое знаковая система? Это формализованная схема для расположения знаков в четко структурированных конструкциях. Некоторое количество однородных по своей природе знаков собираются вместе, распределяются по иерархическим уровням, где они соединены между собой отношениями сочинения и/или подчинения, что позволяет нам целенаправленно с ними обращаться. Обработка знаков производится по правилам системы, которые заранее формулируются в метаязыке системы. Обычно в таком метаязыке перечисляются знаки системы (для языков это словари с включенными в них словами и их значениями), правила соположения знаков системы (для языков это грамматики, распределяющие слова по различным уровням) и правила их обработки (опять таки, грамматики языков).
Работа по упорядочению метаязыка системы проводится специалистами в данной отрасли знания. Для языков это делается лингвистами. Результаты их работы предоставляются всем пользователям, которые их изучают и применяют на практике. Плоды изучения системы специалистами могут быть представлены по-разному для различных категорий пользователей: как на профессиональном уровне (филологами для филологов), так и для «чайников», то есть, для неспециалистов, несведущих в данной области людей.
Знаки очень разнообразны как по форме, так и по своему содержанию. Мы не будем сейчас подробно на этом останавливаться, но для дальнейших рассуждений нам требуется объяснить еще, что такое базисный знак. В знаковых системах собираются знаки различного характера для выполнения самых разнообразных функций. Но в них всегда преобладают знаки, определяющие лицо данной системы, ее направленность и функциональное назначение. Географические карты создаются для обозначения территорий, и в них преобладают знаки географического плана. Карты землеустроителей имеют иное назначение, и в них преобладают знаки, нужные для размежевания участков земли. Языковые знаки собирают слова в грамотно построенные конструкции — предложения, высказывания и цельные тексты. Несмотря на то, что в языковых системах собираются самые разные знаки, — слова, звуки, буквы и т. д. — мы выделяем в них базисные знаки, каковыми являются слова, поскольку именно слова отражают в языке внесистемную объективную реальность. Слова обладают значением, которое проясняет явления реальной жизни. А именно это и нужно нам в языке.
Слова являются базисными знаками в любом языке. Они лежат в основе естественных языков, которые были созданы людьми в процессе их постепенного развития; в основе искусственных языков, которые были созданы для преодоления существующих языковых барьеров (например, эсперанто); в основе таких экзотических языков как языки свистов или барабанов. Какие же слова, спросите вы в недоумении, лежат в основе, скажем, языка барабанов? Барабаны используются в тех местах, где распространены языки интонационного плана (в Центральной Африке). Барабаны заменяют там естественные языки, воспроизводя те или иные интонационные модели. Слыша перестуки барабанов с определенными каденциями и паузами, люди догадываются, какую фразу они имитируют. Так что и там все сводится к обычным словам либо к связкам слов.
Выделение базисных знаков очень важно для характеристики системы, потому что от них отходят и отпочковываются вторичные и подсобные знаки. Если мы примем в качестве базисных знаков языковых систем слова, то сможем отделить от них знаки меньшие, чем слова (морфемы, фонемы, буквы), и знаки, большие по составу, чем слова, но опять таки производные по отношению к ним. Скажем, синтагмы, предложения и абзацы тоже можно определить как знаки, но имеющие вторичное значение по сравнению со словами. Не пугайтесь изобилия новых терминов, все они будут впоследствии разъяснены.
Важно отметить, что производные от базисных знаков единицы могут в свою очередь стать базисными знаками, но уже языковой подсистемы. Язык в целом служит главной языковой системой, а, скажем, фонетика (наука о звуках в языке) является вторичной языковой системой, обслуживающей главную. Для нее базисными знаками являются фонемы. На письме они выражаются значками транскрипции, которые, в свою очередь, выступают как вторичные по отношению к словам — базисным знакам главной системы. Точно так же морфемы — базисные знаки для морфологии (учение о частях слов — корнях, приставках, суффиксах и окончаниях) — являются знаками вторичными по отношению к словам. А сама морфология является наукой вспомогательной, помогающей разобраться в языке в целом.
Место языковых систем среди прочих типов знаковых систем
Чтобы разобраться в языковых системах, надо их сравнить с другими типами знаковых систем. Для этого я построил классификационную схему, которая распределяет все знаковые системы по шести типам. Тип знаковых систем включает в себя все возможные знаковые системы с одинаковым базисным знаком. Базисных знаков всего шесть, по одному для систем каждого типа. Для естественных знаковых систем базисным знаком служат естественные знаки; для образных - иконы, образы; для языковых — слова; для систем записи — иероглифы; математические системы знаков разбиваются на два подкласса — системы со знаками постоянного значения и системы со знаками переменного значения. И те, и другие математические значки получили названия символов.
Чтобы нагляднее представить себе эту классификационную схему, воспользуемся рисунком, помещенным ниже.
| ТИП СИСТЕМЫ | БАЗИСНЫЕ ЗНАКИ |
|---|---|
| формализованные системы с переменными значками | символы переменные |
| формализованные системы с постоянными значками | символы постоянные |
| системы записи | иероглифы |
| языковые системы | слова |
| образные системы | иконы |
| системы естественных знаков | знаки природного происхождения |
Схему следует читать снизу вверх. Первыми в онтогенезе и в филогенезе (то есть в процессе развития сознания отдельного человека и по мере совершенствования общечеловеческого знания) возникают именно естественные знаковые системы, как, например, хождение по следу, ориентация на местности или по звездам и т. д. Все эти системы опираются на естественные знаки, уже имеющиеся в среде обитания: следы, ориентиры на местности, звезды или другие небесные тела, постоянно появляющиеся из ночи в ночь, и т. д. Они являются частью какой-то естественной системы, которую и разгадывает наблюдатель (интерпретатор знаков) для достижения практической цели.
На втором месте стоят образные системы, имеющие своим базисным знаком икону, которая некоторым образом напоминает изображаемое ею. К таким системам относятся музыка, балет, живопись и другие виды искусства, церемониальные, ритуальные и иные действа. Есть веские основания предполагать, что такие знаки и их системы появляются в индивидуальном и общественном сознании следом за естественными. Во всяком случае, об этом говорят исследования психологов, занимающихся проблемами развития психических функций у детей (Пиаже и других), а с другой стороны, анализ развития различных областей научного знания.
Языковые системы надстраиваются над образными, как в смысле усложнения их базисного знака — слова, так и в порядке их появления в человеческом сознании. Даже из простого наблюдения за детьми мы знаем, что они могут распознавать различные предметы по их виду, то есть сохраняют их образ в сознании, прежде чем научаются их словесному обозначению. То же, по-видимому, имело место и в истории развития человечества в целом.
Наконец, люди научаются фиксировать объекты и события посредством письменных значков, которые я обобщенно назвал иероглифами. Их множество — систем записи и, соответственно, иероглифов, их составляющих: буквы, цифры, ноты, географические значки и пр. Естественно, что они фиксируют уже имеющиеся знаковые системы, но теперь уже на очень значимые сроки. Незафиксированные знаки очень быстро исчезают; для создания же культуры требуются длительное время и закрепленные на письме традиции.
Чтобы выразить количественные связи и отношения, потребовались еще более сложные системы, основанные на знаках высшей степени абстрактности: математические формализованные системы с их базисным знаком — символом. Опять таки, их очень много — систем с математической подоплекой, приспособленной для вычислений и получения количественных конечных результатов. Этими знаками и их системами общество и каждый из нас овладевают в процессе своего развития весьма поздно. В этом типе я выделяю две подсистемы: со знаками постоянного значения (физические и химические обозначения, числа натурального ряда и др.) и со знаками переменного значения. В физике, например, знак F всегда означает силу, а знак а - ускорение. Переменные знаки — самые абстрактные. Алгебраические значки могут обозначать что угодно — в зависимости от поставленной задачи. Ту же природу имеют и значки математической логики. Они представляют собой примеры формализованных систем с переменными знаками.
Если мы теперь посмотрим на последовательность выделенных выше базисных знаков, лежащих в основе классификации знаковых систем, то поймем, что они-то и являются тем сквозным критерием, который держит всю классификационную схему. Я считаю, что в онто- и филогенезе человека и человеческого общества первоначально появились и закрепились естественные знаки, затем иконы, потом слова, иероглифы и символы. Именно в таком порядке, потому что каждый следующий знак превосходит предыдущий по степени своей абстрактности: икона абстрактней естественного знака и т. д. Каждый из них обнаруживает бóльшую семиотическую глубину, которая позволяет ему обозначать все более общие и фундаментальные свойства онтологической реальности. Таким образом, любой новый базисный знак поднимает человека по лестнице семиотических возможностей — с помощью более абстрактных знаков и их систем люди могут решать все более сложные задачи и проблемы, стоящие перед ними.
В семиотическом плане каждый последующий базисный знак оказывается более удаленным от своего референта, чем предыдущий, что дает нам сравнительно легкий и надежный способ их различения между собой. Естественный знак сам является частью того феномена, который он обозначает: след, например, является частью общей картины, которую расшифровывает человек, идущий по следу. Икона еще напоминает свой референт (как в системе дорожных знаков), хотя уже не является его непосредственным компонентом. Слово в огромном большинстве случаев является абсолютно произвольным знаком по отношению к обозначаемому объекту. Иероглиф еще дальше отстоит от референта, чем слово, он призван выразить это самое слово на письме. Символ и вовсе сегодня может показывать количество голов в стаде, а завтра — количество звезд в каком-то сегменте небосклона, то есть его конкретная привязка к реальности осуществляется каждый раз по-новому, в зависимости от стоящей перед нами задачи.
Не только семиотические аргументы обосновывают избранный мною критерий классификации знаковых систем. Есть, как я указывал выше, и другие соображения, находящиеся вне семиотики. То обстоятельство, что по намеченным в схеме линиям шло развитие всего человеческого общества и каждого индивидуума в отдельности, подтверждается данными многих наук. Я ссылался на Жана Пиаже, который все свои исследования сосредоточил на доказательствах приведенной последовательности. Его книги являются нитью Ариадны в возрастной психологии ребенка, они же стоят и у истоков моей аргументации. Если мы обратимся к истории развития любой научной дисциплины, то увидим аналогичную линию развития. Допустим, в истории арифметики мы находим и период естественного пересчета предметов, и счет с использованием пальцев и камешков (иконы), и языковой период развития арифметики, и возникновение систем записи, и, наконец, чисто математические выкладки в развитии этой науки (арифметические действия).
Срединное положение языковых систем и степень их абстрактности
Причина, по которой человечество в целом и каждый из нас в отдельности постепенно переходили со ступеньки на ступеньку в нарисованной мною схеме, проста. Каждая из ступенек представлена знаками все большей абстрактности, а человеческий ум развивается как раз в направлении от конкретного к абстрактному. Нам требуется время, чтобы привыкнуть к свободному манипулированию со знаками все большей абстрактности. Сначала мы привыкаем к обращению с естественными знаками и, соответственно, начинаем их понимать; затем мы мысленно обрабатываем их изображения; затем обозначаем их словами и научаемся пользоваться ими в речи, и так далее. Каждый раз переход на новый семиотический уровень означает для человека революцию в его усилиях приспособиться к окружающей среде. Эта революция длится всю жизнь; всю жизнь мы шлифуем навыки и умение манипулировать со знаками все более и более абстрактных систем. Это же дает нам возможность усложнять и совершенствовать работу с системами, которыми мы, похоже, уже овладели и используем.
Не следует думать, что человек и человечество должны уметь пользоваться всеми знаками предыдущего регистра, прежде чем они начнут работать с системами более высокой абстрактности. Достаточно этим овладеть хотя бы частично. Невозможно, однако, перескакивать через промежуточные ступеньки, опуская целые типы систем. Допустим, нельзя перейти к письму, не овладев в какой-то мере устными языковыми навыками. Но можно это сделать на уровне даже слабого владения устным языком. Можно знать лишь азы арифметики и перейти к началам алгебраических преобразований. Но нельзя этого сделать, вовсе не зная арифметического счисления.
В этом плане место каждого типа знаковых систем четко зафиксировано на схеме и имеет решающее значение для ее понимания. Очень важно для наших рассуждений осознать срединное место языков среди прочих знаковых систем. Оно означает, что языковые знаки (главным образом слова) олицетворяют собой знаки с таким зарядом абстрактности, который находится на равном расстоянии от заряда знаков начального и конечного типов знаковых систем. Если представить себе некий квант (заряд) абстрактности знака как конкретную величину, то естественные знаки представляют собой знаки с наименьшим квантом абстрактности. Если же обратиться к математическим системам, то их знаки будут иметь наибольший квант абстрактности. Слова займут на этой шкале срединное положение. Это определяет многие особенности языков, о чем и пойдет речь в дальнейшем.
Разобьем следствия, вытекающие из нашего анализа знаковых систем на две группы: следствия для характеристики всего типа систем в их общей иерархии и следствия для построения отдельных систем данного типа. Рассмотрим каждую характеристику в отдельности.
Функции знаков и их распределение по типам знаковых систем
Я различаю четыре важнейшие функции знаков. Прежде всего, идет, разумеется, функция обозначения. Знак создается для того, чтобы что-то или кого-то обозначить. Эта функция общеизвестна и отражается в большинстве определений знака как специфического феномена. Но на этом дело обычно заканчивается. Между тем, знаки имеют и другие функции: функцию характеристики обозначаемого; функцию отделения знака от его референта, чтобы обрабатывать знаки, а не сами референты; функцию объяснения действий со знаками, чтобы люди понимали, зачем мы это делаем. Эти функции по-разному распределяются в различных типах знаковых систем.
Функция характеристики референтов отчетливо выделяется в образных системах. В них образы строятся таким способом, чтобы дать наиболее полную характеристику изображаемому предмету либо явлению. Конечно, и в иных типах систем она присутствует, но там она не так очевидна. В живописи, в архитектуре, в религиозных процессиях и ритуалах все делается для того, чтобы наиболее полно выразить изображаемое и охарактеризовать его. В естественных системах знаков их характеристика зависит от обстоятельств. Так, дым свидетельствует об огне, о горении чего-то. Но характеристика очага возгорания от нас не зависит. Мы воспринимаем его в том виде, в котором он нам предстает: густой дым может подсказать нам, что горят, например, маслá, а сопровождающий дым запах может придать пожару еще одну характеристику. В более абстрактных системах, чем образные, характеристика обозначаемого не так важна, там превалируют иные свойства знаков. Какую характеристику изображаемому дает, например, алгебраический значок, кроме того, что он выделяет данный объект и включает его в алгоритм обработки?
Зато в образных системах знак снабжается как можно большим количеством свойств и качеств. Я, например, пользуюсь слуховыми аппаратами на оба уха. Они устроены по форме ушных раковин так, чтобы можно было их легко вставить. Но каждый из двух аппаратиков имеет еще одну характеристику: аппарат для правого уха окрашен в красный цвет, а для левого — в синий. Делается это для того, чтобы я сразу же понял, какое из двух приспособлений предназначено для какого уха, и не возился бы с их наладкой. Добавлю еще, что мы сами вольны выбирать образные знаки применительно к реальной ситуации, лишь от нас зависит присутствие той или иной характеристики для показа изображаемого.
Функция отделения знака от его референта с тем, чтобы включить данный знак в алгоритм его обработки, специфична для систем высокой степени абстракции. Уже на уровне языковых систем мы отрываем знак от его референта тем, что делаем языковые знаки в основном конвенциональными. Это значит, что нет органичной связи между словом и изображаемым им предметом. Физический стол подменяется по-русски словом «стол», по-английски словом «table», а по-немецки словом «Tisch». Все эти знаки чисто условны, или конвенциональны (приняты по соглашению внутри сообщества, говорящего на том или ином языке). Еще более конвенциональны иероглифы и математические символы. Если на уровне языков люди делают усилия как-то охарактеризовать изображаемое (используя, например, слова ономатопеи), то в системах записи и в математических системах знаки почти абсолютно оторваны от характеристик обозначаемого объекта. Зато эти системы предоставляют такие возможности для манипулирования со знаками, которые не применяются в системах более низкого уровня абстракции.
Наконец, последняя функция знаков, которую я выделил, — функция объяснения знаковых трансформаций во всех без исключения системах — характерна именно для языков (хотя и не только для них). Язык выступает как все объясняющая система для любых знаковых преобразований, не говоря уже о том, что он пытается прояснить и любые события реальной жизни вне и внутри нас. Для этого язык и создается. Потому он занимает в иерархии всех знаковых систем срединное место, дающее ему неограниченные возможности комментировать то, что происходит в знаковых системах как низшего, так и более высокого порядка. Причем действия со знаками в более низких по степени абстрактности системах он поднимает до своего уровня, а в более высоких — опускает до своего уровня.
Приведу примеры. Скажем, вы объясняете кому-то, как надо ориентироваться на север по Полярной звезде. Вы показываете, как искать созвездие Большой Медведицы, выделяете на его «ковше» две крайние звездочки и продолжаете их линию до встречи с Полярной звездой. При этом вы пользуетесь методом показа, но с обязательным привлечением словесных объяснений. Если ваш ученик усвоил урок, он будет пользоваться этим же методом и в дальнейшем, с обязательным проговариванием всех своих действий про себя либо даже вслух. Фотографии люди сопровождают устными словесными пояснениями или дополнительной надписью. В обоих примерах использование языка «поднимает» уровень абстракции от естественной либо образной системы знаков до словесного их объяснения. В высших по иерархии знаковых системах язык «опускает» уровень абстракции; мы таким способом избавляемся от излишней абстракции и начинаем понимать, что и как происходит при математических и иных трансформациях. Любые химические, физические и математические преобразования снабжаются языковыми пояснениями. В схемы и диаграммы мы также включаем слова, чтобы стало ясно, о чем идет речь. Так мы постоянно прибегаем к помощи языка для осознания всего, что происходит в мире семиотических преобразований и жизненных реалий.
Но для этого нужно, чтобы язык обладал некоторыми специфическими особенностями, к выяснению которых мы немедленно приступаем.
Качества языка, позволяющие ему быть всеобщим интерпретатором
Язык — самая большая знаковая система
Для объяснения всего и вся язык выступает как самая большая по количеству базисных знаков знаковая система из всех существующих. Я уже упоминал об этом раньше, когда сказал, что язык даже больше натурального ряда чисел. Наверное, у некоторых читателей возник вопрос, как можно быть больше нескончаемого, ведь натуральный ряд чисел бесконечен. Оказывается, можно. Ведь любое число натурального ряда можно назвать. Стало быть, в языке имеются реальные и потенциальные названия для любого возможного числа натурального ряда. Но, кроме того, в языке имеются еще и еще слова, никак не связанные с числами. Это один из парадоксов теории множеств, которые ставили математиков в тупик с самого начала ее появления на свет усилиями великого Георга Кантора (1845—1918). Потом они научились жить и работать с теорией множеств даже в свете возникающих противоречий. Парадокс этот благополучно разрешается, если принять множественную природу терминов «больше» — «меньше» для разных знаковых систем. В математических системах эти два термина однозначны: 5 > 3, 10 < 15. В логике они получают дополнительный оттенок: бесконечное множество может включать одно или несколько других бесконечных множеств. Здесь применяются логические объяснения, которые обычно выражаются словами. Не все поддается обработке чисто математическими способами.
Кроме того, что язык является самой большой знаковой системой на свете и может, поэтому, объяснять все другие построения, он еще выступает как открытая система. В семиотике различаются два вида систем: открытые и закрытые. Закрытые системы специально закрываются для продолжения — как, скажем, список учеников в классе. Он закрыт, пока администрация школы не пошлет в класс новых учащихся либо не уберет из него кого-то из старых. Некоторые закрытые системы даже специально фиксируют порядок появления в них отдельных знаков. Например, в алфавитах принято располагать буквы определенным образом. Это делается для того, чтобы при использовании алфавита в словарях и в других аналогичных списках было легко найти нужный объект, обозначаемый с помощью букв. Напечатанный телефонный справочник на какой-то год является закрытой системой, но он открыт для продолжения и исправлений в следующем году.
Так вот, язык — открытая знаковая система. Это значит, что он открыт для пополнения любым количеством неологизмов (так лингвисты называют вновь появляющиеся в языке слова). Неологизмы приходят в язык непрерывно и в большом количестве, постепенно они отбираются общественным мнением и либо остаются, либо уходят в небытие. Появление неологизмов — явление положительное, поскольку в то же время отмирают некоторые старые языковые единицы. Причин появления новых слов много, я хочу выделить только три из них: они приходят вместе с новыми предметами и явлениями, которые ими обозначаются; они в массовом порядке вместе с новыми вещами импортируются из-за границы; они появляются из естественного желания говорящих на языке обновлять его словарный запас.
В язык приходит значительно больше слов, чем из него уходит за тот же период. Так что язык постоянно пополняется и растет за счет новообразований. К настоящему времени в развитых языках почти для каждого слова имеются синонимы, то есть слова, очень незначительно отличающиеся между собой по смыслу. Пользователь может применить любой из них на одном и том же месте в предложении, чтобы не повторять одно и то же слово. Надо только улавливать мельчайшие оттенки смысла, по которым синонимы отличаются друг от друга. По этому признаку узнается знаток языка.
Постоянно обсуждаемым вопросом является проникновение в язык новых слов из других языков. Это явление называется заимствованием слов из других языков, а сами слова называются заимствованиями. Эти слова постепенно приспосабливаются к новому окружению по своему фонетическому оформлению и вытесняют родные слова с тем же содержанием либо совершенно, либо на другое, менее заметное место. Заимствованные слова проникают в любой язык; и если они хорошо абсорбируются, то это лишь на благо языка и культуры, которую он представляет. Для благополучной абсорбции новых слов в любом языке есть множество эффективных средств. Во-первых, новое слово приспосабливается к системе фонетически. В последние годы в русский язык вошло слово йогурт. Долгое время не могли решить, где в нем ставить ударение. Наконец, решили ставить на звуке [ё]. Этим разрешили только часть задачи, поскольку и теперь это слово звучит чужеродно. Не следует ли его заменить на более удачное слово, уже имеющееся в русском?
Второй способ адаптации слова — размежевание его значения с близким к нему словом и употребление каждого из них на своем месте. Третий способ я уже назвал, это — замена нового слова вновь придуманным на базе родного языка эквивалентом. Например, в иврит (язык, возрожденный в Израиле) за последние годы пришла масса новых терминов, связанных с компьютерами. Это естественно, и они поначалу употреблялись в заимствованной из английского языка форме, хотя писались на иврите. Пока не выдумали для них слов из родного языка. Слова file, printer, laptop, да и сам computer были вскоре вытеснены новыми, образованными из корневых слов на иврите.
Вот если ничего этого не делается, а заимствованные слова укореняются навсегда, то это очень плохо. Тогда в течение длительного времени они будут создавать постоянные помехи, пока окончательно не приспособятся к новому языку. Поэтому правы французы, которые столь бдительно (вплоть до принятия соответствующих законов) следят за чистотой своего языка и противятся массовым заимствованиям из иностранных языков. В этом деле лучше перегнуть, чем недогнуть. Проблема эта очень актуальна для русского языка сегодня, да и в прошлом она всплывала постоянно. К сожалению, русский язык часто оказывался беспомощным перед лицом агрессии в этом плане, хотя у него были все возможности вовремя и эффективно принять нужные «меры безопасности».
Языковые знаки обычно разветвляются по корневому признаку
Допуск слова в язык только начинает процесс его приспособления к системе; очень скоро это слово обрастает производными и сложными образованиями cо своим участием. Любое слово сразу попадает в определенную грамматическую категорию, которая обязывает его принимать те морфологические формы, которые присущи данной категории. В русском существительные имеют формы рода, числа и падежа. По этим параметрам в грамматике выделяются группы существительных, склоняющихся по определенной парадигме. Уже знакомое нам слово «стол» склоняется по схеме: стол — стола — столу — стол — столом — о столе и еще шесть словоформ во множественном числе. Его род (мужской) служит для отнесения его к определенной категории и к соответствующей парадигме склонения. Указанные словоформы (то есть формы, производные от именительного падежа в единственном числе) реализуют морфологические изменения исходного слова. Они существуют для того, чтобы показать, как слово «стол» изменяется в разных местах предложения при связях с другими окружающими его словами. Фактически каждая словоформа представляет собой отдельную языковую единицу, которая связана с начальной формой слова как производная от него.
Кроме морфологических изменений, это же слово вступает в соединения с другими словами или морфемами, образуя сложные языковые единицы. От «стола» в русском языке образовались такие слова как «столоначальник», «столешница» и «столовая». Первое из них соединило в себе два слова, а два последующих — слово и морфемы русских имен существительных. Образование сложных слов происходит по принятым в языке словообразовательным моделям, которые изучаются всеми пользователями языка.
Теперь представьте себе следующую картину. Чтобы объяснить все слова русского языка, требуется многотомный словарь. Но и в него не будут входить производные от коренных слов; а у глаголов, например, имеется по нескольку десятков производных. Правда, в словарь обычно входят сложные языковые образования, потому что они представляют собой автономные, хотя и составные слова. Сколько же слов имеется в русском языке? Этого никто точно не знает, потому что в нем еще имеются разные языковые регистры которые не представлены во всем их объеме ни в одном, даже наиболее полном словаре.
Имея в виду сказанное выше, можно легко понять, почему заимствованные из иностранного языка слова в большом количестве нежелательны. Они входят в язык, зачастую не давая характерных языковых ответвлений, принятых для других слов. Так, слову «пальто» в русском языке более двух сотен лет. Оно заимствовано из французского, где слово paletot означает то же самое, что и в русском. Но оно оказалось таким непослушным, что до сих пор не склоняется и почти не дает сложных ответвлений. Если специалисты языковеды предлагают какое-нибудь новое слово, то они обязательно прикидывают, совпадает ли оно с общей фонетической структурой языка и сможет ли оно сравнительно легко «привиться». Случайно проникшее в язык слово не обращает внимания на «такие мелочи» и создает для языка затруднения на долгие десятилетия.
Применив только что сказанное к нашему основного концепту — знаковой системе, — мы обнаружим, что ни в одной системе нет таких разнообразных видоизменений знаков, которые позволяют ему осуществлять множество вариативных высказываний, как в языке. Изобилие словоформ обеспечивает словам гибкость в их употреблении и четкое построение фразы, требующей на определенном месте именно такую, а не иную, словоформу. Если мы обратимся к естественным системам знаков, то там знаки подаются вариативно, в зависимости от ситуации, а не от наших намерений. Полярная звезда ищется всегда одним способом вне зависимости от того, где мы находимся. И всегда показывает направление на север. Специфически зеленая трава показывает нам, что под нею находится топь. Она может покрывать большую или меньшую площадь, но это совсем незначительное отклонение от общего значения знака — здесь топь! К тому же оно трактуется весьма просто: где мы видим специфически зеленую траву, там и болото.
Вариативность знаков резко увеличивается в образных системах — один и тот же объект может быть нарисован по-разному в тысячах вариантов. Но и в этих системах разнообразие привязано к одному объекту, который должен быть все же похож на свое изображение. Это никак не может сравниться со словесным описанием, которое значительно шире, чем его образное отображение. Недаром иллюстрации в книге конкретизируют письменный текст, сводят его к определенному образу, а не наоборот. В системах, стоящих выше по шкале абстракции, нежели язык, количество вариантов для знака намеренно ограничивается. Иероглиф должен абсолютно однозначно обозначать изображаемое. Математический символ изображает разные вещи, но всегда одинаково в пределах данной задачи. В этих системах отсутствие разнообразия в знаках компенсируется их включением в так называемые сращения: в формулы (физика), в стандартные записи (молекулы в химии), вариации из четырех элементов в генетике и т. д. Эти системы призваны, как мы говорили, скорее к отделению знака от обозначаемого и к его включению в алгоритмы обработки, чем к воплощению других функций знаков.
Изобилие производных и сложных языковых единиц добавляет языку гибкость и вариативность.
Любой знак любой системы может быть обозначен словами
То есть, он может быть переведен в языковой код. Нет ни одного знака, который не дублировался бы в словах. Мы видим след, да так его и называем. Следователь может сфотографировать след или сделать с него слепок, но все это тоже будет называться «следом». Врач видит симптомы заболевания и отмечает их в истории болезни словами. На фотографии может быть изображен уголок Москвы либо Ласточкино гнездо, а внизу или сбоку будет стоять соответствующая надпись. Даже музыка объясняется словами. Придя в филармонию, вы стремитесь купить программку концерта, в которой будет написано о композиторе, о том, когда и где было написано исполняемое произведение, какое место оно занимает в творчестве композитора и что оно пытается отобразить.
С другого конца знакового континуума — любое число тоже может быть названо словами. То же самое относится к химическим или физическим знакам, как, впрочем, и к значкам из всех иных наук. Синтаксические конструкции типа круга, координатных осей, углов, синусоиды и т. д. тоже имеют названия, как я только что это продемонстрировал. Все это облегчает языковым системам быть толкователями и интерпретаторами всех прочих знаковых систем.
Любой естественный язык имеет множество регистров воплощения
На одном и том же языке можно говорить по-разному, я уже писал об этом. Полноценные варианты одного языка называются в лингвистике языковыми регистрами. Есть несколько мнений в отношении того, что такое языковые регистры. Например, устная речь в противоположность письменному языку иногда рассматривается как языковой регистр. И то, и другое суть полноценные по формату выражения одного языка. Только письменный язык отличается от устной речи чуть большей строгостью и педантичностью выражений, более тщательным отбором лексики и грамматических конструкций. Это объясняется еще и тем, что в ходе устных выступлений мы можем возвратиться к произнесенной фразе и на ходу исправить ее. На письме же мы делаем это в процессе редактирования — как во время написания отдельных слов, так и по завершении цельного фрагмента текста либо полного его окончания. Будучи сдан в печать, текст остается таким же уже навечно. Недаром говорят: «Что написано пером, того не вырубишь топором». Интеллигентная и грамотная речь вполне может быть целиком перенесена в письменный формат.
Существуют и более отличающиеся друг от друга регистры. Существует, например, регистр бюрократического жанра. Он значительно разнится от обычного языка обращениями к специфическим языковым клише, принятым в официальной переписке, и использованием специальной лексики. Многие писатели выступали против бюрократического жаргона. Корней Чуковский даже презрительно называл употреблявшиеся в такой переписке слова канцеляризмами. Нельзя, однако, не заметить, что стиль официальной переписки существует во всех странах, и он, по-видимому, неизбежен. Другое дело, что во всем следует соблюдать меру, равным образом, следует реже обращаться к канцеляризмам и в переписке на деловые темы.
Возьмем в качестве примера юридические тексты. В них никак нельзя обойтись без специальных юридических выражений. Они называются терминами. Термин — это такое специальное слово или оборот речи, который принят в данном языковом регистре. В юридических текстах пишущие тяготеют к очень четко построенным фразам и к архаизмам, словам, которые издавна использовались в такого рода бумагах. Там мы можем встретить давно вышедшие из общего употребления «дабы», «поелику» и прочие такие слова. В них же встречаются специальные юридические реалии: «закон» и «подзаконный акт», «статья 110-а», «пункт первый статьи…» и др. Стиль письма в юридических сочинениях весьма строг и формализован. Ничего лишнего не допускается, и каждая буква «несет свою долю ответственности». Недаром говорят: «В соответствии с буквой закона».
Юридические тексты представляют своего рода научный регистр языка. В любой науке имеется такой регистр, но юридические сочинения обращены обычно к общей аудитории, ко всему народу, поэтому в них пытаются смягчить ненужную специфику. Уже на уровне юридических текстов, обращенных к самим юристам, язык заметно изменяется и приобретает все свойства научного регистра (назовем его языком науки). В каждой науке существует свой язык, и он крайне необходим ученым, так как именно на нем они точней всего могут передать свои мысли.
Поскольку наука в нашей жизни получила такое развитие, ее язык стал предметом пристального внимания. Он отличается следующими особенностями. В каждом языке науки собирается множество терминов, выражающих ее особый интерес: предметы ее изучения, их характеристики, распределение по категориям и т. д. В развитой науке набирается огромное количество терминов. Скажем, в науке о компьютерах, которая и началась-то только несколько десятилетий назад, их уже набирается свыше тридцати тысяч. Термины той или иной науки собираются в терминологических словарях, которые бывают толковыми (для специалистов данной страны) и дву- либо многоязычными (для специалистов из нескольких стран). Интересно, что некоторые термины (но только самые распространенные) находят себе место и в словарях, обращенных к широкой публике. Например, слова «молоток», «пила», «гвоздь» и «шуруп» вы можете найти в любом общем словаре, хотя в принципе эти слова принадлежат к специфической профессиональной лексике. Зато их разветвления («ручная пила», «электрическая пила», «циркульная пила» и пр.) будут объяснены только в специальном терминологическом словаре.
Второй важной особенностью конкретного языка науки является наличие в нем нескольких ведущих для него концептов. Обычно в философских и лингвистических дискуссиях не различают «концепт» и «понятие». Эти два слова употребляются как синонимы. Я решил отделить одно от другого: понятия для меня - слова обычного языка, обозначающие множество аналогичных вещей и даже все их классы (например, книга, человек, бежать и т. п.), а концепты — направляющие языка науки, отличающие ее ведущие характеристики.
Концепты служат «силовыми линиями» для всех прочих слов данного языкового сегмента. Например, психология — возрастная психология — инженерная психология — умения и навыки — рефлекс и еще несколько десятков ведущих концептов служат для организации материала внутри психологии. Каждое научное направление внутри психологии обладает набором из нескольких десятков таких концептов, определяющих его лицо и вектор развития. Их немного — таких направляющих, но они выступают в качестве ориентиров для данной отрасли науки. Построение их в виде соответствующей иерархической схемы является одним из решающих показателей зрелости науки. Поскольку таких концептов мало, не требуется специального словаря для их объяснения. Они поясняются в научных текстах, и там же они используются как заголовки для отдельных глав и разделов. Также и в терминологических словарях они возглавляют целые разделы, внутри которых располагаются остальные термины, обозначающие понятия, принадлежащие к этому слою лексики. Я продолжу обсуждение проблемы понятий и концептов в следующих главах книги.
Еще одной особенностью языка науки является специальное выделение в нем знаков, которые предназначены для обработки объектов, данной наукой изучаемых. Таким образом, в науке сочетаются два языка: один, состоящий из слов, которыми объясняются те или иные научные феномены; второй состоит из значков, с помощью которых шифруются и обрабатываются те же явления. Так, в химии есть тексты, где словами объясняется все, что химиков интересует, и есть значки (отдельные для органической и отдельные для неорганической химии), с помощью которых химические объекты обрабатываются (мы называем их символами). Эти две ветви все время причудливо переплетаются, хотя каждая из них развивается по отдельности и имеет свои характеристики. Так что язык науки (единственный среди регистров языка) отдельно использует общие языковые знаки (слова) и отдельно — символы для обработки интересующих эту науку явлений.
Наличие в языке разнообразных регистров позволяют ему фиксировать и комментировать любые факты, к какой бы сфере жизни они ни принадлежали. Это еще раз доказывает, что человеческий язык специально приспосабливается для выполнения объяснительной функции любых проявлений всей окружающей нас действительности.
Язык обладает самым разветвленным синтаксисом среди всех знаковых систем
В знаковых системах присутствуют два типа знаков (слов и других вспомогательных к словам знаков): знаки знаменательные и знаки синтаксические. Знаменательные знаки привносят в систему обозначения предметов и явлений из внесистемной реальности; они затем обрабатываются по правилам данной системе. Синтаксические знаки не обозначают ничего вне системы, их функция — сделать систему работающей. Они расставляют знаменательные знаки внутри системы и включают их в обработку по принятым алгоритмам. Они тоже обладают значением, но не внесистемным, а внутрисистемным.
Я разделяю синтаксические значки на две категории: функциональные грамматические знаки и знаки логического плана. Если воспользоваться языковыми терминами, то схемы различных предложений (простого, сложносочиненного или сложноподчиненного и пр.) являются синтаксическими конструкциями. Они могут быть наглядно представлены в виде диаграмм-деревьев (см. главу 5). Союзы, соединяющие сложные предложения, являются синтаксическими знаками, выраженными словами. А вот знаки препинания — еще один род синтаксических знаков в языковых системах — выражаются несловесными знаками. Также несловесными знаками изображаются интонационные синтаксические модели повествовательных, вопросительных и восклицательных предложений. В обычном письме они выделяются следующими знаками: точкой, вопросительным и восклицательным значками.
К логическим знакам в языках относятся такие языковые сочетания как если… то…, по мере… и тому подобное. Они распределяют значимые слова по логическим мыслительным моделям. Первое сочетание вводит в текст некое условие, по выполнении которого вступает в силу следствие из него. А вторая конструкция — количественное измерение наступающего следствия: Когда наступило утро, выяснялись понесенные нами потери. Слово «когда» отражает постепенность процесса и его последовательность. Логических значков в языке довольно много, хотя и меньше, чем функциональных.
К синтаксическим значкам фактически относятся и морфологические части слов, о которых мы немного говорили выше. В грамматиках принято отличать синтаксис от морфологии, но если брать противопоставление знаменательные ↔ синтаксические знаки, то морфологические значки (морфемы) тоже попадут в разряд синтаксических знаков. Просто наука о морфологии исторически появилась и развивалась самостоятельно; на самом деле она представляет явление того же порядка, что и синтаксис, но с иной стороны. Синтаксис расставляет слова в продолженные цепочки: предложения, отрывки и цельные высказывания. По мере попадания на нужное место слово приобретает именно ту форму, которая требуется на этом месте. Оно выделяет эту форму из многих других, которые включены в его парадигму в данном языке. А форма эта строится по правилам морфологии. Так, во фразе «Дай мне эту книгу!» слово книга стоит в винительном падеже и выражается прибавлением к основе окончания «-у». А во фразе «В книге нет ничего интересного» то же слово стоит в предложном падеже. Данная словоформа оформляется с помощью той же основы, что и в винительном падеже, — окончания «-е» и предлога «в». Так что морфология и синтаксис соучаствуют в выполнении одной и той же задачи, восполняя друг друга.
Морфология и синтаксис языков огромны по своему объему и по количеству правил, которые они содержат. Правила, по-моему, со временем не только не уменьшаются в числе, но увеличиваются. Это объясняется не только тем, что языки сами представляют собой гигантские знаковые системы, но также тем, что люди стремятся отточить функцию объяснения посредством языка всех существующих явлений, используя при этом минимальное количество знаков.
Сравним теперь в свете изложенного содержание синтаксиса в различных типах знаковых систем. В естественных системах синтаксис минимален и он устанавливается данными нам изначально знаками, которые обнаруживаются в природе. Скажем, мы выслеживаем зверя, идя по его следам. Наши действия будут полностью обусловлены тем, что мы обнаруживаем, постепенно продвигаясь по следу. Или: врач, обследуя больного, находит у него симптомы заболевания и назначает лечение. В зависимости от хода болезни, повторяя обследование снова и снова, он корректирует свои методы и приемы врачевания. В образных системах основными способами создания образов является следование натуре и принятым в данном обществе эстетическим правилам. Дополнительным соображением является воля творца, создателя образов. Так что и тут речь не идет о заранее установленных синтаксических правилах поведения.
Они начинают рождаться лишь в языковых системах, которые становятся общественным достоянием. Чтобы удовлетворить условие общего понимания языковых творений (непременное условие языковой коммуникации), устанавливаются довольно жесткие правила поведения синтаксических элементов внутри языка. Они выражаются в метаязыке языковой системы — в словарях и грамматиках, которые постоянно совершенствуются и пополняются. Здесь они достигают гигантского объема и шлифуются до совершенства. В более высоких по абстракции системах синтаксис еще больше укрепляет свои позиции.
Он постепенно вытесняет знаменательные знаки, низводя их до степени переменных. В самых абстрактных схемах синтаксис настолько доминирует, что может принять вид пустой конструкции, только еще ожидающей заполнения знаменательными знаками (кроссворды, чайнворды и другие аналогичные игры, например). И в этом смысле языковые системы занимают срединное и самое сбалансированное место среди всех прочих систем. Они равноудалены от обеих крайностей: от естественных систем, где синтаксис задается каждый раз в готовом виде, и от систем высшей степени абстрактности, где синтаксис вытесняет знаменательные знаки на периферию, пока они в ходе трансформаций не начинают играть положенную им по семиотическим законам ведущую роль.
Есть еще один параметр во всем этом процессе: ригидность (то есть «жесткость») формулировок синтаксических правил. От начала иерархии знаковых систем и до ее конца синтаксические правила формулируются все более четко и безапелляционно (без всяких исключений). Заметьте, сколько исключений имеется в грамматиках при формулировках правил. Можно даже составить такую схему для языковых грамматик: правило → исключение из правила → исключение из исключения → иногда и дальше. Таких исключений становится все меньше и меньше по мере увеличения абстрактности системы. В записях уже требуется однозначное употребление иероглифа для того или иного случая, хотя иногда это еще трудно исполнимо. Мы часто задумываемся в сложных случаях. А в математических преобразованиях синтаксические правила трансформаций в системе становятся единственной нормой поведения и единственным критерием для проверки правильности наших действий.
Языковые системы сбалансированы и в плане отслеживания в них знаковых преобразований
В процессе отслеживания результатов преобразований в языковых системах наблюдается еще одна любопытная деталь, делающая их необычайно эффективными. В предыдущем разделе я писал о том, что знаменательные знаки при вхождении в ту или иную синтаксическую конструкцию претерпевают определенные изменения. Сейчас мы поговорим о мере этих изменений. Слова в процессе языковых трансформаций могут измениться до неузнаваемости. Например, слово «человек» во множественном числе приобретает форму «люди», а от нее уже происходят многочисленные производные. Если не знать заранее (скажем, при изучении русского языка иностранцами) новой формы слова, то невозможно соединить ее с исходным словом того же значения. Особенно много таких непредсказуемых изменений происходит с глаголами: «я иду», но «я шел»; «Врач мне сказал: „Ешьте больше фруктов!“ Вот я и ем одни только фрукты». Такие неожиданные повороты в формах одного и того же по значению слова заставляют нас изучать несколько словоформ, в то время как в остальных случаях мы догадываемся о смысле производных слов сразу.
К счастью, в русском языке таких случаев весьма немного, все-таки, нам не приходится, как в английском, изучать целые списки «неправильных глаголов». И вообще в этом отношении языки как знаковые системы находятся в привилегированном положении по сравнению с другими типами систем. В системах малой абстракции таких изменений знаков вообще не наблюдается. В естественных системах первоначальный вид знака намертво закреплен за своим референтом. Например, набор линий того или иного цвета прочно прикреплен к одному из химических элементов и служит образцом во всех дальнейших изысканиях (спектральный анализ). В образных системах знак значительно видоизменяется, но все же он должен походить на свой референт, если исходить из того, что он должен узнаваться. В языковых системах первичный вид знака может подвергаться значительным изменениям, но все же эти изменения никак не могут сравниться с теми, что происходит в системах высокой абстракции.
Вам представляется, что буквы в алфавитах всегда соблюдают свою форму? Ничего подобного! Каждая буква, во-первых, имеет в русском языке по четыре варианта написания — два печатных (заглавная и строчная), да еще два письменных (заглавная и строчная). Нам приходится каждую букву изучать и тренировать четырежды. Кроме того, приходится учитывать индивидуальные почерка и разные типографские гарнитуры для печати. Каждую ноту надо узнавать в различных ключах, да еще с бемолями и диезами, не говоря уже о таких добавках как «хвосты» и соединительные черточки. Что касается математических исчислений, то там, если не знать предыдущей части равенства, о ней просто невозможно догадаться. Можете вы сказать, откуда появился такой результат: = 8 ? Ни в коем роде, ибо вариантов левой стороны равенства может быть неисчислимое множество. А это, ведь, равенство, где левая часть должна быть синонимична по смыслу с правой стороной!
В этом смысле языковым системам очень повезло — они занимают, опять таки, срединное положение. У них имеется могучий аппарат морфологических добавок для принятия любого синтаксического положения, и в то же время они почти всегда узнаваемы даже с добавками. Поэтому мы имеем возможность следить за нашей речью по ходу ее произнесения. Оратор всегда имеет отчетливое впечатление о том, о чем он говорит. Он всегда может остановиться и исправить себя, иначе сформулировать одну и ту же мысль. Тем более, когда мысль не проговаривается, а излагается на письме. Также и это обстоятельство помогает языкам занять то положение, которое им предопределено природой, — срединное и все поясняющее.
Наконец, последнее отличие языковых систем:
Наличие в языках систем записи
Отнюдь не все знаковые системы имеют свою систему записи. Естественные системы в большинстве случаев в таковой не нуждаются. Профессия следопыта обычно познается не путем формального обучения, а рождается из жизненного опыта. Так появились на свет великие следопыты — Дерсу Узала и белый охотник Фенимора Купера. Более сложными естественными системами овладевают с помощью письменных источников, которые перечисляют природные явления, составляющие данную систему. Так делают, например, при обучении ориентировке на местности в наше время. Но и сегодня обычным способом обучения в этом случае остается простой показ с выходом на природу. Так когда-то обучали юное поколение наши далекие предки. Конкретные поступки в реальных условиях всегда диктуются объективными обстоятельствами.
Почти то же самое происходит и при освоении работы с образными системами, хотя там уже появляются начатки формализованных закономерностей, которые можно записать. Например, в рисунке и живописи родился закон перспективы. Известен и человек, который первым ввел этот закон в практику. Это был итальянский архитектор и художник периода Возрождения Филиппо Брунеллески (1377—1446), применявший правила перспективы в изображениях архитектурных сооружений. Вслед за ним Леон Баттиста Альберти (1404—1472), одаренный математик, физик, замечательный зодчий, скульптор, поэт и музыкант, обобщил опыт мастеров античного и современного ему изобразительного искусства. В трактатах «О живописи» и «О зодчестве» он изложил теоретические положения перспективы на математической основе. А в труде «Десять книг о зодчестве» разработал на научной основе теорию рисунка и перспективы.
Казалось бы, чем не ведущий принцип для записи рисунка или живописной работы? Ан, нет. Во-первых, многие художники не применяют в своих работах закон перспективы, и от этого их произведения не становятся неприемлемыми для публики и менее понятными для восприятия, чем работы художников реалистического направления. Да и применение этого закона полностью зависит от вкусов творца образных систем. Китайцы, например, применяли перспективу в нескольких ракурсах на одной картине, совмещая, казалось бы, несовместимое.
Лишь языковые системы настоятельно потребовали на каком-то этапе своего развития систем записи с жестко обусловленными закономерностями и правилами их применения. Появилось письмо, причем, оно появилось у всех народов. Я буду говорить о нем ниже, подробно рассматривая его историю и стадии развития. Сейчас важно отметить, что появление письма произвело настоящий переворот в эволюции знаковых систем вообще. При наличии письма языковые системы вышли на такой уровень, который был немыслим ранее на стадии устного пользования языком. Появились обширные письменные тексты. Появилась возможность обмениваться знаниями и опытом на расстоянии и за пределами короткого срока жизни, отпущенного человеку. Только с появлением письма появилась культура как собрание человеческой мудрости, передающейся из поколения в поколение. Недаром изобретение письма признается одной из самых важных новаций человеческого духа. Более высокие по своей абстракции системы, следующие за языковыми, уже невозможны без предварительно разработанной специально для них системы записи. Попробуйте представить себе математические исчисления без соответствующих записей! Да и физические, химические и прочие преобразования, не записанные в соответствующей системе, не смогли бы нормально развиваться.
Письменный язык сильно отличается от устной речи по многим параметрам: по возможностям своего объема (вообразите себе «Войну и мир» в устном исполнении!); по используемым языковым средствам; по психологическому к нему отношению авторов письменного текста. Словом, он являет нам совершенно иной продукт языковой деятельности.
Великие предшественники идеи о том, что «язык — всеобщий толмач и интерпретатор»
Их было двое, по крайней мере, для меня. Один из них — швейцарский филолог Фердинанд де Соссюр; второй — русский физиолог и психолог Иван Петрович Павлов.
Фердинад де Соссюр (Ferdinand de Saussure, 1857—1913), создатель Женевской лингвистической школы и структурализма, один из самых влиятельных учёных филологов ХХ века. В последние годы жизни он читал курс общей лингвистики во Франции и в родной Женеве. Несколько его студентов решили опубликовать этот курс после смерти мэтра. «Курс общей лингвистики» вышел в 1916 году и сразу стал одним из самых авторитетных трудов в лингвистике. В нем была масса новых идей о языке, переориентировавших всю теоретическое языкознание. Многие ученые считают Соссюра отцом языкознания новейшего времени.Приведу краткий перечень основных идей Соссюра: язык следует рассматривать как систему знаков; слова являются знаками, отражающими предметы и явления из реальной действительности; слова связаны со своими референтами случайным образом по соглашению пользователей; а язык вообще надо рассматривать как часть более общей науки — науки о знаках, названной им семиологией («семиотика» в данной работе). Соссюр писал: «Для нас же лингвистическая проблема есть прежде всего проблема семиологическая, и весь ход наших рассуждений получает свой смысл от этого основного положения»[1].
Эта мысль Фердинанда де Соссюра и легла в основу моей классификации шести типов знаковых систем и наделения каждого типа своими преимущественными полномочиями в общем конгломерате (собрании) знаковых систем. Естественные системы помогают нам ориентироваться в жизненных ситуациях. Образные — представить предметы и явления реального мира в зримой форме и максимально полно охарактеризовать их. Письменные системы дают возможность зафиксировать работу со всеми остальными знаковыми системами. Математические — отделить знаки от изображаемого и работать с ними вместо того, чтобы манипулировать с самими референтами. А язык?! Язык позволяет нам объяснить любые жизненные обстоятельства, любые наши мысли и любые знаковые трансформации, производимые нами.
Но язык — не только всеобщий интерпретатор, он больше, чем просто способ объяснения. Понять это нам помогает учение И. П. Павлова.
Величайший русский ученый, первый нобелевский лауреат из России, Иван Петрович Павлов (1849—1936) родился в Рязани в семье священника. Он изучал физиологию в Петербургском университете. После защиты диссертации и учебы в Германии он работал в Императорской медицинской академии, где занимался экспериментами по изучению желудочно-кишечного тракта у собак. Ему удалось создать оригинальную методику для получению желудочного сока, который выделялся у подопытных животных. Эту методику он использовал для изучения вновь создаваемых рефлексов у собак, как ответ на раздражители во время приема пищи. Таким образом он выяснил и механизм создания новых (условных) рефлексов: собаки выделяли желудочный сок как при самом получении пищи (естественный рефлекс, имевшийся у них от рождения), так и на какой-нибудь искусственный раздражитель еще до появления еды, если он — этот раздражитель — постоянно сопровождал раздачу пищи (например, звонок колокольчика). Свои выводы он доложил в 1903 году на физиологическом конгрессе в Мадриде. За достижения в области изучения физиологии высшей нервной деятельности Павлов получил в следующем году нобелевскую награду.
После этого ученый сосредоточивается на исследовании высшей нервной организации животных и человека. Этим он занимается до конца своей жизни уже в советской России. В круг его интересов входило и изучение речи, как в плане создания рефлексов, так впоследствии и в плане оформления законченной системы мышления у людей и у животных. В статье «Условный рефлекс» Павлов приходит к следующим выводам: «Для животных действительность сигнализируется почти исключительно только раздражениями и следами их в больших полушариях, непосредственно приходящими в специальные клетки зрительных, слуховых и других рецепторов организма. Это то, что и мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды, как от общеприродной, так и от нашей социальной, исключая слово слышимое и видимое. Это — первая сигнальная система действительности, общая у нас с животными. Но слово составило вторую, специально нашу, сигнальную систему действительности, будучи сигналом первых сигналов. <…>
В человеке прибавляется другая система сигнализации, сигнализация первой системы — речью. Этим вводится новый принцип нервной деятельности — отвлечение и вместе обобщение бесчисленных сигналов предшествующей системы (курсив мой. — А. С.) … принцип, обусловливающий безграничную ориентировку в окружающем мире и создающий высшее приспособление человека — науку»[2].
Иначе говоря, язык обобщает все, что мы когда бы то ни было пропускали через мозг, обрабатывает и преподносит нам все это в виде конкретных выводов и предложений. Мы купаемся в языке, избавляемся с его помощью от разочарований и тяжелых ощущений, формулируем мысли и сообщаем их окружающим. Мы поддерживаем через язык свой социальный статус и постоянно укрепляем его. Наконец, мы одеваем в языковые одежды свои суждения и мнения, свои надежды и чаяния, и мы страдаем, когда не можем по каким-либо обстоятельствам выразить себя в языке. Фактически можно сказать, что мы разговариваем даже сами с собой, чтобы избавиться от накопившегося внутри шлака. Поэтому мы должны всегда поддерживать язык в рабочем состоянии, шлифовать его и совершенствовать.
Сказанное выше вовсе не означает, что язык может заменить все остальные знаковые системы, что он является среди них самой важной системой и именно от него пошло все остальное. Язык появился в человеческом арсенале позже некоторых других систем знаков. Ему должны были предшествовать менее абстрактные системы, а за ним естественным образом следовали новые и новые. Он лишь звено в цепи последовательных воплощений нашего разума, а весь разум состоит из полного набора знаковых систем. Человек не только «говорящее животное», он еще — «символическое животное», с полным набором различных символов. Люди по своей психической организации могут иметь склонность к разным типам знаков: кто-то предпочитает образные, кто-то — математические, кто-то — языковые, а кто-то — иные. Это не снимает с языка обязанности обобщать и объяснять все остальные системы в связи с его центральным срединным положением на оси абстрактности знаков и знаковых систем.
