"Счастье броуновского движения"
Елизавета Михайличенко. Поэт, прозаик, драматург, художник, психиатр
запаса. Образование - от мединститута до Литинститута.
Юрий Несис. Прозаик, драматург, физик в отставке. Кандидат биологических наук. Образование - от ФМШ при Новосибирском университете до сценарного факультета ВГИКа.
Авторы нескольких книг и пьес.
Классический дюпрасс.
Иерусалимский стаж – с 1990 года.
И начинается узнавание. Ты входишь в разреженный воздух новой действительности, ты жадно ловишь каждый новый момент узнавания и сопоставления – могила порока Самуила (вдох), вид на Иерусалим (вдох), который наблюдал Ричард, желая его всем своим Львиным Сердцем (вдох).
ХХХ
…В этом вечном Городе любое будущее - все равно прошлое.---
ХХХ
---Потому что это какое-то особенное ужасное место, основное.
«И/е_рус.олим»
Содержание |
Я теперича не тот что давеча
К. Неделю назад я была совершенно другим человеком, потому что не прочла еще вашего романа «И/е_рус.олим»[1]; а теперь мне уже не стыдно признаться в своем былом невежестве… и я понимаю, как глупо задавать людям, написавшим такой текст, какие-то вопросы об их отношениях с городом – ведь там все сказано, имеющий глаза да прочтет и да впечатлится.
Л. Подожди, подожди, ну почему же стыдно… вовсе нет. А ты полностью прочитала, обе части? Чем там заканчивается?
К. Да Кота угробили…
Л. (смеется)Ну тогда все в порядке, прочла до конца. Погоди, так ты после этого решила себе кота завести?
К. Нет-нет, гораздо раньше. Но зато теперь я знаю все – а главное, мне открылась правдивая история Кота Аллергена; ну и прочие знакомые лица мелькали тут и там в тексте – сплошной Живой Журнал. Читаешь и понимаешь – годы, проведенные в этой песочнице, не были потрачены зря. В общем, у меня была волшебная неделя, и все благодаря вам, дорогим.
Л. Ну-у, спасибо. Среди осенней депрессухи такое услышать – большое облегчение и ободрение.
К. А теперь мне нужно получить ваше разрешение процитировать пару-тройку мест из романа – о котором Андрей Шилков[2] написал в своем дневнике, что его героем, главным и в общем-то единственным, является Город… Можно? Там ведь все есть – умри, лучше не скажешь. Ну и вот список вопросов я тут заготовила, разные вещи хочется узнать…
Л. Про Кота, небось?
К. Про Кота, само собой.
Меня назначили шутом на праздник жизни ©
Тут нужно сделать небольшое отступление и рассказать тем, кто, по чистой случайности, сидит и еще ничего не знает… В самом конце предыдущего века на российских литературных сайтах и в поэтических гостевых стал в массовом порядке появляться некий таинственный виртуальный персонаж, Кот Аллерген; он немедленно принялся всем пренеприлично тыкать, фамильярно называть «дорогими», требовать рыбы в тесте, критиковать всех без разбора, публиковать дерзкие вызывающие стихи[3], уничтожать репутации, дерзить, хамить – и занял в рекордно короткие сроки ведущие позиции на этом поле, сделался влиятельной фигурой, формировавшей мнения, задававшей тон – и страшно всех интриговавшей: кто? Кто? КТО??? КТО ЭТОТ КОТ? Кто скрывается за наглой рыжей мордой, кто на самом деле инициирует эти блестящие диалоги, подает разящие наповал реплики, кто занял собой все пространство и воротит чего хотит?
Никто ничего не знал и не понимал.
На официальном своем изображении Кот, как мы видим, сидит чинно – лапы сложены, вся физиономия несколько прищурена, рыба нетронута. Или это не настоящая рыба, а ее символ, схема рыбы? Требующий расшифровки образ? Решайте сами.
Впрочем, это только предположение – возможно, в редкие минуты отдыха от литературных баталий кот ударялся об пол и становился – ангелом? Городом? Рыбой в тесте?
Успейте перед выездом на дачу заполнить холодильник рыбой в тесте. И протопите комнату пожарче, и занавески кружевней повесьте - на них, на пенных, чистых и воздушных мы будем отрабатывать качание, мы будем возбуждать хмельные души безумным ритмом счастья и печали![4]
Кем же он был, когда хозяева отбывали на дачу, и мироздание оказывалось в его полном распоряжении?.. . …Еще в декабре 2001 года Кот завел Живой Журнал[5] и исправно писал в него довольно долгое время; даже сейчас нет-нет – да и подаст мяв, но уже без прежнего сверкания очей – видно, что теперь это не Кот, а незамутненная бодхисатва, что он воплотился и увидел, что это хорошо.
Затяжной сеанс котоводства с полным последующим разоблачением
Л. Про Котика… Котик был совершенно прекрасный.
К. Я перечитала все его стихи – это же совершенно отдельный голос, не принадлежащий никому из вас – ни вместе, ни по отдельности.
Ю. Да, ничего же общего с Лизиной поэзией[6]. И это не результат моего влияния, ни в коем случае. Хотя часть его стихов писали мы вместе.
К. Фантастический персонаж, да. И сколько он просуществовал до момента полного срывания покровов?
Л. Пять с половиной лет. И никто ничего не знал... И все это время эта сволочь была так популярна, что мы ему горько завидовали – он же был везде, он заполонил собой весь интернет.
Ю. И нас с Лизой никто ни разу не заподозрил. Более того, закончилось все это печально – когда мы уже развиртуализовались, был один коммент в ЖЖ, который прозвучал так: «Ну надо же… хотелось большего».
К. Гады, неблагодарные гады. А вот скажите – реальный прототип у него имелся? Он вообще откуда взялся-то?
Ю. Происхождение у кота, как и положено, самое виртуальное – он взялся из детских историй, которые мы рассказывали нашему сыну в его младенчестве – это был некий авторитетный менторский голос со стороны. Мы понимали, что родителей никто слушать не будет…
Л. Сначала это была такая кукла рыжая, в виде кота. Этот Кот говорил ребенку всякие язвительные гадости, подначивал, ставил в безвыходное положение, заставлял выкручиваться, возражать, объяснять, почему именно мальчик не собирается есть эту манную кашу – дрессировал, в общем. И в результате сын вырос у нас с потрясающей логикой. Ему все, просто все говорили, что он обязан стать юристом, адвокатом (ему случалось продемонстрировать свои способности в этой области)… а он подался в рок-музыканты.
К. И сколько лет Аллерген просуществовал в виде домашнего наставника, пока не перетек в виртуальное пространство?
Л. Да, собственно, все эти годы. В последнее время его изображение, сделанное из мусорного пакета, в виде напоминания висело на стене. И да, его всегда звали Аллерген – нужно же было обозначить, что этот персонаж станет настойчиво раздражать и требовать реакции на свои слова, что не мир несет он, но почесуху. И вот когда он появился в Сети – всего несколько человек, из очень и очень многих, правильно истолковали это имя и так всем и говорили: Ну ребята, ну вот он же своим ником сообщает, что сейчас будет вас доставать, - чего ж вы ведетесь, зачем нервничаете? Все же заявлено. – Но таких были, повторяю, единицы.
К. А вот все описанные в романе виртуальные забавы Аллергена, все его хулиганские выходки в литературных тусовках…
Ю. Все это совершенно документальная хроника, все именно так и было. Прямые цитаты. Да вот почитай эту статью[7] Аллергена в Русском журнале, там некоторые персонажи и битвы упоминаются, о которых идет речь в романе. Аллергена нашего долго пытались вычислить по IP, целая облава была на него, - и в результате невинно пострадала одна девушка из Хайфы, на нее были спущены все собаки. Мы сделали все возможное, чтобы перевести с нее стрелки, Аллерген наизнанку вывернулся, доказывая, что он – это не она, и нам было очень и очень неловко.
К. Я застала только появление Кота в ЖЖ, читала его все эти годы – и ужасно жалею, что не попала тогда на вашу развиртуализацию. Расскажите, как это было. Она ведь в ресторане «Кенгуру» состоялась?
Л. Да. Ну, мы повесили на стену огромного рыжего кота и под ним сидели. Никто ничего упорно не понимал, никаких намеков. Народ постепенно подтягивался и принимался вместе с нами озираться в поисках авторов виртуала. И так продолжалось довольно долго.
К. А кстати вот – почему вдруг вы почувствовали, что пора с шалостями Кота закругляться?
Л. А мы роман дописали. И пришлось с ним покончить – и в романе, и в пространстве виртуального существования.
К. И что – не жалко было Котика убивать?
Ю. Да тяжело было, конечно. Но он нас достал, он нам надоел, он из нас все соки выпил. Он требовал очень много внимания, и мы с большим облегчением поставили точку в этой истории.
К. Мда-а-а… Ну, и вот вы собрались в «Кенгуру», сидите, ждете, изображаете непричастность... Сколько было, кстати, человек?
Л. Ну, не знаю… На втором этаже – помнишь, там еще был второй этаж? Там стоял большой стол, и было человек около двадцати, что-то такое. Миша Король[8] был, Резус…[9] Вот Резус, кстати, когда пришел – уже знал, кто мы и что, нас ему слила одна общая знакомая, которой мы за час до этого проговорились. И он сидел и с осведомленным видом на нас поглядывал, но молчал. И вот все уже начинают совсем нервно озираться и друг у друга спрашивать: а где, собственно, Аллерген?! Ну, потом мы признались…
«…Пока не подует ангел в фагот, и Бог не скажет:"Кис-кис"»
К. Еще несколько вопросов, и я отстану. Лиза, когда ты начала рисовать котов и ангелов[10], и состоят ли они в родственной связи с Аллергеном?
Л. Да, безусловно.
Ю. Аллерген кончился, осталась ностальгия.
Л. Оно вообще как-то странно переключилось. Началось с того, что у нас залило подвал, где хранились все мои работы, картины, - и те, что я привезла из России, и созданные в то время, когда я в Бецалеле[11] училась, - в общем, все. И вот прошло несколько дней, я сидела и отдирала один холст от другого, удалось спасти процентов пять, остальное пришлось выкинуть. И как-то оно меня… я в тот момент сидела без работы – это раз, и в дикой депрессии – это два, была осень, у меня сезонное. И я «включила» психиатра и поняла, что с этим надо что-то делать, пошла купила краски, холст и села рисовать… А из того, что сохранилось, – так это как раз те несколько офортов, где присутствовали коты. То есть они были всегда. Когда меня спрашивают – ты что, котов разводишь? – я отвечаю: я ангелов развожу. Коты ведь не обязательно физически должны присутствовать.
К. А ангелы тоже были всегда? Вот в текстах, в романе – Кот есть, и он есть все время и везде, а ангелов как-то не замечено.
Л. Ангелы – гораздо более поздняя надстройка, они появились всего лет шесть назад – но именно в тот момент, когда я села лечиться от депрессии и затопления подвала. Первые же работы уже содержали и котов, и ангелов.
К. Это Аллерген воплотился частично в одних, частично в других. Существо двойственной природы, настоящий сфинкс.
Л. Однозначно.
К. Еще спрошу – а есть ли такой проект, «Тысяча котов Иерусалима»? Подобно описанному в романе проекту «Тысяча жен царя Соломона»?
Ю. На самом деле это предприятие, созданное как раз для воплощения тысячи жен, до сих пор на бумаге существует, но бездействует. Мы действительно намеревались их изобразить, нам это показалось безумно интересным. Но тут, как всегда, нужно было быстро бежать с протянутой рукой просить денег… в общем, проект не состоялся.
К. Ну жены ладно, и Соломон с ними, но вот коты… сколько их уже набралось? Считали?
Ю. Да, их двести с чем-то. Может, даже двести пятьдесят.
Л. Вау. Я крутая.
К. Ну так это ж уже четверть!
Ю. Но учитывая, что на некоторых картинах больше одного кота…
К. Да! Считать похвостно!
Л. Ну так виртуальную такую выставку можно было бы сделать, «Тысяча котов», это да! А звучит как! Впрочем, до тысячи еще далеко…. Хотя надо посчитать, это достойная задача.
К. Что ж, будем ждать. Тогда предпоследний вопрос: вот в том Городе, который описан в романе, – в нем пополам «прелести и ужаса». А для вас в реальном Иерусалиме – чего все-таки больше, того или другого?
Ю. Ну, мы как бы скользим по тоненькой корочке наслаждения, отделяющей нас от ужаса. И количественно сравнивать их нельзя. Это устроено примерно как мозг – тоненькая кора, под которой лежат глубокие древние структуры, надстраивавшиеся друг над другом в течение многих времен.
Л. Тут трудно не цитировать себя – все самое умное ты как бы уже, что называется, сказал. Это у нас в «Иерусалимском дворянине», кажется… о том, что все мы здесь, как служки в храме. Вот есть некий прекрасный храм, и по нему шаркает тапками такая сухая старушка в черном, деловито поправляет священное какое-нибудь покрывало, стряхивает пыль, где-то и подштопает, зыркает злобно на обалдевших паломников в грязных сапогах… при деле, одним словом. Вот этим мы тут и занимаемся. Хотя и она, эта старушка, в какой-то момент вздрагивает, озноб ее пробирает… раз проберет, два – глядь, а уж и привыкла.
Ю. Ну вот как живет человек, скажем, на Везувии…
К. А вот вы заметили, что за последний год в нашем городе стало гораздо больше ветра? Дует сильнее и теперь вообще теперь без перерыва?
Л. Ну так его всегда было много.
Ю. Одна из моих самых первых встреч с Иерусалимом : это был, кажется, Песах, шел дождь, и он летел горизонтально, у меня сломался зонтик, да и не спасал он ни от чего, если честно, бесполезнейший был предмет; так что и я ничего нового не замечаю.
К. Я про иерусалимский ветер поняла – отчего это, куда бы ты ни шел, он всегда в лицо? Так вот – ветер дует сверху, с неба.
Л. Интересно. Логично. С точки зрения красоты идеи.
Ю. Не уверен, что логично, - но интересно.
К. Так, чего я еще у вас не узнала… А! Вот. Существует ли в реальной жизни книга стихов Аллергена?
Л. и Ю. (хором) ДА!Да, эта книга существует, вот она:
Город, красивый во всех местах
Город, построенный для жертвоприношений... Здесь спят, едят, любят на бездействующем жертвеннике. «И/е_рус.олим»
Некоторые имена завораживают надолго, навсегда, они продолжают жужжать и шелестеть, звенеть в голове, они берутся за руки, как старые друзья, и водят вечный хоровод на вечных именинах Вечного Города. Походите сами по улицам Иерусалима, запомните, как их зовут: улица Царя Агриппы, улица Короля Георга, улица Строителя, улица Волка-земледельца, улица Оценщика, улица Цветов очарования, улица Пророков, улица Славы Израиля, улица Прибежища страждущих; загляните в туннель Хасмонеев и в Пещеру Цидкиягу; пройдите сквозь пустые арки, породнитесь с тенями, населяющими их. Одним словом, читайте роман о Иерусалиме.(К. А)
Фотографии Андрея Шилкова
«Иерусалим – так принято писать название этого Города. Меня смущают эти две гласные подряд в начале. Ведь пытались писать Ерусалим и Ирусалим, но это не прижилось. Это как с электронной почтой, которую называют то и-мэйл, то е-мэйл. И это "ие" впереди словно указывает на Интернет. Мне почему-то кажется, что если бы у самого Города спросили, как писать по-русски его имя, то он подписался бы так: И/е_рус.олим. Потому что Иерусалим – это Интернет, и мы, "русские" олим, живем в нем безусловно виртуальной жизнью.
Хотя, конечно, это верно не для всех. Иерусалим становится Интернетом после ученичества, когда начинаешь читать его гипертекст. И тогда камни превращаются в линки и швыряют тебя на сайты сотканной временем Сети. <…> В других городах не так. Они не виртуальны, они визуальны. Они текст. Абзацы областных центров, повести Парижа, Лондона, Петербурга. Непрерывность сюжета. Единство плавно текущего времени. Преемственность всего. Эти города можно листать страница за страницей, оставляя на завтра продолжение повествования.
Раньше я думал, что Иерусалим – это тоже том, просто страницы в нем вырваны, а оставшиеся перепутаны и написаны на разных языках. Но нет. И теперь я блуждаю по этому виртуальному Городу, прыгая с камня на камень, как с сайта на сайт, через потоки времени.
…Я, кажется, даже знаю, кто из поселившихся в Иерусалиме здесь приживется, а кто уедет. Это происходит чуть ли не на генетическом уровне. Репатриант приживляется здесь, как трансплантат – только при определенной генетической совместимости, иначе отторгается».
ХХХ
«И еще надо купить кожаные сандалии, с ремешками, танахические. Такие шьет один мудрый безумный сапожник в своей мастерской в узком переулке между улицей Яффо и улицей царя Агриппы. Он сидит в своей мастерской в окружении обрывков рыжих и черных кож, готовой обуви, среди запаха кожи и пота кожи, и каждая пара обуви сделана его потрескавшимися руками. А он продает обувь дорого, потому что знает цену своему труду и знает цену человеческому тщеславию -- кожаная обувь, сшитая в Иерусалиме грубыми умелыми руками еврейского сапожника -- это та игрушка, которую хочется. Такая обувь может напоминать, стилизовать, менять и вести по каким-то совсем, совсем другим дорогам. Это очень хорошо знает безумный сапожник, успешный торговец своим мастерством. Мы оба это хорошо знаем».
ХХХ
«Мы встали в самом центре Иерусалима, на "еврейском", или "сумасшедшем", перекрестке – пересечении улиц Яффо и Короля Георга. Особенностью этого перекрестка были идущие по диагонали через его центр "зебры" – на фотографиях это придаст женщинам стремительность и остраненность.
Я выбрал фоном красно-зеленую "пиццу Сбарро". Ее уже отремонтировали после теракта. Но все равно, у переходивших улицу наискосок за плечами как бы маячил ангел смерти в цветах итальянского флага.
Давид примостил фотоаппарат на гриве гипсового льва, которого установили тут на днях, да если бы только тут. Весь город был теперь в этих гривастых "девушках с веслом". Фирма "Пежо" решила обыграть сходство раскоряченного льва со своего логотипа с геральдическим иерусалимским львом. И подарила городу внушительную стаю белых болванок, львов в натуральную величину. Львы залегли на стадионе Тедди, они смотрели прямо перед собой пустыми гипсовыми белками и вообще были похожи на непропеченные полуфабрикаты шестого дня Творения.
Муниципалитет тут же сорганизовал стаю художников, чтобы раскрасить этих штампованных альбиносов…»
ХХХ
«В детстве, щелкая семечки, складываешь шелуху в тот же карман, а потом наощупь выбираешь твердые, съедобные, наполненные, которых все меньше. Так и ты, о Город мой, выбираешь в своем кармане и пожираешь то ли лучших, то ли первых попавшихся, со стороны не понять, и лишь память о них сухой шелухой кружится вокруг нас, оставшихся, участвует в общем шевелении. Не живы мы, о, Город, поскольку живем не так, а значит как бы и не живем. Не мертвы мы, поскольку осязаем, чувствуем и видим. И любим. Мы думаем, что любим. Но это все-таки память о любви, это лишь тающий вкус ее на львином языке твоем, Город наших судеб. Мы мучаемся, но здесь. И не хотим иной участи. И не знаем, что мучаемся, а лишь догадываемся. И поэтому в глазах жителей этого Города двадцать пятым кадром вспыхивает то, что будоражит других, чужих, и заставляет нас узнавать друг друга везде.
Мы подтаяли на жарком лихорадочном теле твоем, Город, а потом слиплись, срослись, вернее, проросли друг в друга и в кожу твою, и теперь мы все вместе покачиваемся от ветра зла и добра, от быстрого течения твоей нечеловечьей крови, бурлящей на порогах подземных артерий. Умирая по одиночке, мы чувствуем страшную, иссушающую тоску, но и тоска эта уже привычна, беспредельна и воспринимаема порой, как подаяние, наше – вечности, этой бесформенной нищете, принимающей все и никогда не насыщающейся, но иногда засыпающей. "Лев, пляшущий на страже", – назвал тебя однажды наш человеческий нищий, безумец, бывший вчера мудрецом и желающий стать им завтра. Нет имени у этого безумца, потому что он – это я, это каждый из нас, потому что, живя в этом Городе, каждый становится всем, и все, что он может, – констатировать, наблюдая за своими превращениями. И считать, что это лучшее из всего возможного для человека».
Бонус. Место Силы
Лиза, Юра. А Место Силы для нас – весь Иерусалим в целом. Максимальное напряжение(не для обнуления, но для опасливой подзарядки) – Храмовая гора (сори за банальность). Прикоснуться непосредственно к скале можно в туннеле Хасмонеев, например. Если правильно сконцентрироваться и приложить ладони, то чувствуется вибрация. Мы проверяли на нескольких знакомых, которых водили гулять, один из них обиженно сказал, что где-то идут ремонтные работы. Другой, правда, ничего не почувствовал. Остальные уважительно покивали.
А еще есть одно место, можно сказать, ритуальное. Раз в год, на день рождения Жаботинского, мы ходим к его могиле на гору Герцля, а потом обнуляемся в очень узком кругу за столиком под соснами, неподалеку. Отдаем дань безумному сплаву противоречий русско-еврейской судьбы. Хотели вот вытащить и тебя, но выпало как раз на ту неделю, когда ты была занята. Так что в следующем году в Иерусалиме.
Живой Журнал Лизы и Юры[12]
Еще один из ресурсов[13]. Остальное имеет ссылки внутри текста или легко нагугливается.
О Коте с котоводами беседовала Ксения Агалли
Октябрь 2012
